Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

что снова ледяной ветер швыряет ему в лицо жалящий дождь.

От движения Гед немного согрелся, а когда заполз в дюны, где порывы ветра и дождя были не такими жестокими, то попробовал даже встать на ноги. Его окружала кромешная тьма, поэтому он наговорил свет поярче и, тяжело опираясь на жезл, с трудом пошел дальше, то и дело спотыкаясь и останавливаясь. Так он прошел с полмили в глубь суши и оказался на гребне дюны; море снова загрохотало громче, но уже не позади, а впереди. Отсюда начинался спуск с дюн уже к другому берегу. Значит, выбросило его не на остров, а просто на риф, клочок песка где-то посреди океана.

Гед был так измучен, что сил не хватало даже на настоящее отчаяние, только из груди вырвалось нечто похожее на рыдание, и он застыл на месте в полном смятении, всем телом навалившись на жезл. Так он стоял довольно долго. Потом повернул налево, спиной к ветру, и пошел, волоча ноги, вниз с высокой дюны в поисках какой-нибудь ложбинки или впадины среди обледенелой, прибитой к земле береговой травы, чтобы хоть немного укрыться от холодных порывов. Вдруг чародейный свет высветил что-то, тускло блеснувшее впереди. Оказалось, Гед наткнулся на мокрую бревенчатую стену.

Хижина была совсем маленькой и хрупкой, будто ее сложил ребенок. Гед постучал жезлом в низенькую дверь. Никто не ответил. Гед с силой потянул дверь на себя, открыл и вошел, согнувшись чуть ли не пополам, а оказавшись внутри, он не мог распрямиться в полный рост. В очаге краснели догорающие угли, и в тусклом свете Гед увидел человека с длинными седыми волосами, который в бессловесном ужасе прижался к стене; в хижине был еще кто-то, не то мужчина, не то женщина; из груды тряпья на полу смотрели на Геда неподвижные глаза.

— Я не сделаю вам ничего дурного, — прохрипел Гед.

Ему не ответили. Он переводил взгляд с одного на другого. В глазах их не было ничего, кроме ужаса. Когда он положил на пол свой жезл, в куче рванья кто-то всхлипнул и заскулил. Гед сбросил плащ, потяжелевший от воды и намерзшего льда, сорвал с себя остальную одежду и совсем голый нагнулся над очагом.

— Дайте мне во что-нибудь завернуться, — попросил он.

Он охрип и почти не мог говорить: от холода все тело трясло в ознобе и зубы выбивали громкую дробь. Может, кто-то из хозяев и расслышал его слова, но они продолжали молчать. Тогда Гед протянул руку и выхватил какое-то рванье из кучи, очевидно служившей постелью. Много лет назад это была козья шкура, а теперь — почерневшие сальные лохмотья. Тот, кто зарылся в кучу, в страхе застонал, но Гед не обращал на него внимания. Вытеревшись досуха, он просипел:

— Дрова есть? Подбрось немного в огонь, старик. Я попал в беду и дурного вам не сделаю.

Старик, оцепенев от страха, по-прежнему не двигался и лишь глядел на него.

— Понимаешь меня? По-хардически знаешь? — Гед сделал паузу и, не дождавшись ответа, спросил снова: — Каргад?

Услыхав это слово, старик сразу кивнул, всего один раз, как старая грустная кукла, которую дернули за веревочку. Но поскольку этим словом исчерпывались познания Геда в каргадском языке, то беседа их закончилась. Пришлось Геду самому разыскать дрова, сложенные у одной из стен и положить в очаг несколько поленьев. Потом Гед жестом попросил пить — он наглотался морской воды, и его тошнило, а во рту все горело от жажды. С раболепным страхом старик показал на огромную раковину с водой, а потом на другую раковину, в которой лежала нарезанная узкими полосками вяленая рыба.

Усевшись на корточки возле очага, Гед напился и поел. Наконец он почувствовал, что силы и разум начинают возвращаться к нему, и попытался разобраться, куда он попал. Даже при самом сильном волшебном ветре доплыть до каргадских земель он не мог. Этот островок должен находиться где-то в Просторах к востоку от Гонта, но западнее Карего-Ата. Он не мог понять, как жили люди на таком крохотном клочке суши, в сущности, песчаной косе, затерянной в океане. Скорее всего, они потерпели кораблекрушение и не смогли отсюда выбраться. Но, измученный и обессиленный, Гед не стал ломать голову над загадкой несчастных стариков.

Он то и дело поворачивал свой плащ у очага, чтобы поскорее просушить его. Драгоценный серебристый мех подсыхал быстро, а когда он стал если и не достаточно сухим, то хотя бы теплым, Гед завернулся в плащ и лег возле очага.

— Ложитесь спать, бедняги, — ласково сказал он молчаливым хозяевам и, уронив голову на песчаный пол, сразу же заснул.

Три ночи и три дня провел Гед на безымянном островке. В первое утро, когда он проснулся, у него болело все тело, его мучили тошнота и лихорадка. Весь день он пролежал возле очага, мало чем отличаясь от бревна плавникового леса. Ночью он чувствовал себя не лучше. На второе утро он еще ощущал болезненную дурноту и боль во всем теле, но дело пошло на поправку. Гед снова натянул на себя скрипящую, задубевшую от соли одежду. У стариков слишком мало пресной воды, чтобы тратить ее на стирку.

Гед вышел из хижины пасмурным ветреным утром, чтобы осмотреть место, куда его заманила Тень.

Он действительно попал на песчаную косу, нанесенную морем возле торчащих над поверхностью скал; не больше мили в самом широком месте и чуть побольше в длину. Островок окружали камни, скалы и отмели. На нем не росли ни деревья, ни кустарники, вообще ничего, кроме береговой травы, похожей на жесткую проволоку. Хижина примостилась во впадине между дюнами, и старик со старухой жили в ней совсем одни посреди пустынного моря. Выстроили они хижину, а точнее, просто сложили, из выброшенных морем бревен и досок, стволов и веток; воду брали из небольшого родника, пробивавшегося неподалеку от хижины; питались рыбой и прочей морской живностью — черепахами и моллюсками, свежими или завяленными впрок, а приправой служили водоросли, какие можно было собрать среди камней. Рваные шкуры в хижине, небольшой запас костяных игл, рыболовных крючков, сухожилий для лесок и сверло-огниво были не из козьих костей, как вначале подумал Гед, а из пятнистых тюленей. Судя по всему, на островок приплывали летом тюлени, чтобы рожать своих детенышей. Но, кроме них, ни одно живое существо не обитало на крошечном клочке суши. Старики не потому испугались Геда до полусмерти, что приняли его за привидение, но оттого лишь, что он