Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

а потом поплыл по волнам сна под нескончаемый протяжный напев заклинаний и сказаний о героях, которые сражались в незапамятные времена на далеких островах против сил зла, побеждая их или терпя поражение.

— Ну вот, — сказал Огион, вручая ему законченный жезл. — Верховный Маг удостоил тебя тисового жезла. То был хороший выбор, и я сделал тебе такой же. В свое время я приглядел этот сук себе для арбалета, но в таком виде он послужит лучше. Доброй ночи, сын мой.

И Гед, не найдя слов, чтобы выразить свою благодарность, молча направился в нишу. И тогда Огион добавил — так тихо, чтобы Гед не услышал:

— О мой юный Ястреб, счастливого тебе полета!

Наутро, когда забрезжил холодный рассвет, Огион проснулся и увидел, что Гед уже ушел. Осталась лишь надпись серебряными рунами на стенке камина, которая, как и полагается записке волшебника, исчезла, как только Огион прочел ее:

— Учитель, я пошел на охоту.

8. Охота

ще до рассвета, в зимней мгле, Гед вышел на дорогу, ведущую вниз от Ре Альби, и еще до полудня пришел в Главный Порт Гонта. Огион подыскал ему вместо осскильских нарядов вполне приличную одежду — длинные брюки, рубашку, кожаный жилет и немного белья, но в зимнюю дорогу Гед взял княжеский плащ, подбитый драгоценным мехом. Без всякой поклажи, если не считать тяжелый жезл высотой в его рост, подошел он к Сухопутным воротам, и солдаты, которые несли караул, небрежно прислонившись к каменным драконам, с первого взгляда узнали в нем волшебника. Не задавая лишних вопросов, они отвели в стороны пики, отсалютовав, пропустили в город, а потом долго смотрели, как он шагает вниз по улицам к порту.

И на пристани, и в Доме Морской Гильдии он расспрашивал, нет ли корабля, отправляющегося в ближайшие дни на северо-запад — к Энладу, Андрадам или Оранеям. И везде ему говорили, что нет такого корабля, который вышел бы в море сейчас, чуть ли не в самый канун Солнцеворота; в Доме же объяснили, что в такую ненадежную погоду даже рыбаки не рискуют заплывать дальше Броневых Скал.

В столовой Морской Гильдии ему предложили обед — волшебникам в этих краях редко приходилось самим просить себе хлеба. Он посидел там какое-то время со своими сотрапезниками — портовыми грузчиками, корабелами, заклинателями погоды; их неспешная и, на первый взгляд, беспорядочная беседа доставляла ему наслаждение, и он испытывал счастье просто от того, что мог слышать звуки родной гонтской речи. Ему страстно захотелось остаться навсегда здесь, на Гонте, отказаться от волшебства и приключений, забыть про свою силу и про весь связанный с нею ужас и жить, как эти люди, простой мирной жизнью на милой родной земле. Таковы были теперь его желания, но разум повелевал иначе. Он знал, что ему нельзя долго оставаться и в этом гостеприимном Доме, и в самом городе, что он должен поскорее уйти отсюда, хотя, как он выяснил, в порту нет ни одного корабля, способного выйти в море. Поэтому, покинув Дом, он пошел вдоль берега бухты, пока не набрел на деревушку, лежащую к северу от столицы Гонта. Там он принялся расспрашивать рыбаков и фермеров и в конце концов нашел человека, согласившегося продать лодку.

Тот рыбак оказался крепким и прижимистым стариком. Лодка, о которой шла речь, когда-то, возможно, была хорошей, но теперь так рассохлась, что едва ли вообще могла держаться на воде. Тем не менее старик заломил за нее неслыханно высокую цену: потребовал, дабы волшебник наложил чары на его лодку и лодку его сына, чтобы они могли проплавать целыми и невредимыми весь год. Ибо, кроме своего моря, рыбаки с Гонта не боялись ничего на свете, даже волшебников.

Все эти чары, помогающие сохранить безопасность на море, бывшие в большом почете у рыбаков на севере Архипелага, разумеется, не могли спасти человека ни от штормового ветра, ни от буйства волн. Однако если их творил человек, сведущий в местных морских путях и морском деле, то чары помогали рыбакам в их опасном морском промысле. Потратив всю ночь и следующий день, Гед наложил все нужные наговоры, сотворив их крепко и добросовестно; он делал это кропотливо, без лишней спешки, хотя все время ему приходилось оберегать душу от страха, а мысли его то и дело начинали блуждать по разным темным тропам в попытках предугадать, в каком именно облике явится ему в следующий раз Тень, и где именно, и как скоро это произойдет. Следующую ночь он провел в хижине рыбака в гамаке, сплетенном из китовых кишок; на рассвете он проснулся, весь благоухая, как копченая селедка, и сразу же направился к маленькой бухточке под Северным Утесом, где дожидалась его новая лодка.

Он столкнул ее с причала в тихую воду, и вода начала быстро просачиваться сквозь щели в днище. Осторожно, словно кошка, Гед ступил в лодку прямо на неровные доски, скрепленные прогнившими деревянными гвоздями, и принялся заделывать прорехи, используя одновременно и инструменты, и заклятия. Так он наловчился работать с Печварри на Нижнем Торнинге. Деревенский люд, собравшись на берегу, глазел на него, не решаясь подойти ближе, но стараясь не упустить ни одного жеста проворных рук, ни одного тихого наговора. Трудился он без спешки, терпеливо и на совесть; он проконопатил и просмолил лодку так, что она стала как новая. Затем, разумеется, тоже с наговорами, он приладил вместо мачты жезл, который сделал ему Огион, а поперек жезла прикрепил рей из доброй древесины. Вниз от рея он выткал на ветровом ткацком станке волшебный парус, квадратный и белый, как свежевыпавший снег на горе Гонт — такой, что женщины, наблюдавшие за ним, заохали от зависти.

Потом Гед, встав у мачты, направил в парус легкий волшебный ветер. Лодка заскользила по воде к выходу из бухточки и, направившись к Броневым скалам, быстро пересекла большую бухту. И когда рыбаки, до того наблюдавшие за ним молча, увидели, как рассохшаяся дырявая лодка уходит от них под парусом красиво и ровно, будто чайка, подхваченная ветром, они оживленно загалдели, подбадривая Геда, и принялись притопывать ногами, чтобы согреться, потому что на берегу было холодно и ветрено. Оглянувшись назад, Гед увидел, как все они, сбившись под массивом Северного Утеса, машут руками ему вслед, — а за ними белеют, уходя вверх, заснеженные склоны и пик горы Гонт, окутанный