Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов - Евгений Плужник

СТРОЕНИЯ

I

СОБОР

В холмах, вдали от суетного мира,звучит колонна, как гобоя звук,звучит собор гранитным Dies irae,как оратория голодных тел и рук.Готический огонь, немые песнопенья,стал пеплом веры сей старинный храм,и вознеслись юродски к небесамкрутые башенки — перстов прикосновенья.

Руками обними холодный камень векаи вознеси, в конце концов,ты сердце собственное кверхуна пиках каменных зубцов,чтобы в бойницы, как в глаза,оно взглянуло                     и, как звон сухой, забилось.

И тень от башни упадет, грозя,чтоб век мгновенье это не забылось.И станет кандалами слово,на сердце тяжкий положив узор.Железом,              пламенем,                                 елеем,                                           кровью                                                          ковансказ чернокнижный про собор,как верой исстрадавшейся людской,в зубовном скрежете                                 и в скрежете гранита,предсмертной песней                              и отчаянной тоской,чтоб возвышаться сановито,возник собор во славу феодала,оплотом веры,                          смыслом для людей,—и на литые блюда площадейбесстрастный звон упал устало,как медный шаг, как благовеста шаг.Так в дряхлых католических рукахбренчат осколки ароматного сандала.

На звон не шли — ползли самозабвенноуроды и рабы, князья и короли;и сладкой раной, стигмою на венахалел собор средь нищенской земли.Ползли на паперть, милости просилитела без рук и руки, что без тел,и глаз слепца горячечно блестел,и, разрывая рты, немые голосили.И тощею стрелой взмывал над всем простором,как сноп голодных рук на скудной целине,торжественный корабль соборав бредовом фанатичном сне.

Шли хмурой вереницей годы злые,но был всегда пронзительно багровогонь готических кострови отблеск их на косах Жакерии,затем, что — доброхот и ненавистник,проклятьям и мольбам народным в унисонзвучал собор и цвел готический трилистник,он был цветок, и крест, и псалм он был, и сон.

2

ВОРОТА

В игре безбожной,                          в жажде нестерпимой,тряся браслеты, свитые дугой,морщиной бицепс властно выгнулся тугой,границы бездны обхватив необозримой.И, словно кубок тронув тучи,аркаду он вознес ворот,земной и многогрешный вход,как будто перстень на руке могучей.И творческий свой дар,                               неперезрелый, сочный,зельем на камень положил вразброс,как груди дев, сжигающе порочныхв причудливых извивах грез.Так щедро кинул гроздь плодов,как некогда кидал на ложе куртизанку,познавшую томленье и любовь,и сытый сон,                        и жажду спозаранку.В листве цветок, горящий, словно окоподругой распаленного самца,из тех веков,                      когда в сердцасвой пыл вливал похотливый барокко,огонь времен минувших лабиринта,в один соединивший садцветенье украинских врати древние аканты из Коринфа.Но тот акант — не лавр                                 на лбу земного бога,и щедрых тех ворот никто не придержал,чтоб пленных пропустить                                      поверженных держав,сквозь эти ворота еще не шла дорога.То были ворота жестокости, неволи,они вели в минувшее, назад,в том веке по степи златые колокольнихвастливо воздвигал тщеславный гетманат.В том веке                      из церквей венецна степь во имя благолепьянадменно возложил Мазепа,поэт,        и гетман,                          и купец;в том веке, столь давно минувшем,все проиграв, постиг пути назадМазепы белый конь, Пегас сей без конюшни,бесхвостый Буцефал пришельцев-гетманят.Гоните прочь его, коня времен чужих,ломайте копья проржавевшие Мазепы!Все глуше звоны,                               звоны из-под склепа,ведь сердце наше больше, чем у них!

3

ДОМ

Как радуга, родившаяся в кузне,над домом плечи выгнул виадук,но толпами еще по кругу ходит звук,в столбы гремящие выстраиваясь грузно.Столбы гремящие. Конструкций и системподъемы, спуски… Сталь скрипит в домкрате.Кипит среди встающих стенгорячий по-бунтарски кратер.

Вгрызается наш труд в степной ковер из трав,как смерч, что вниз поставлен головою.Трясет равниною и двигает горою,страницами слои земли перелистав.Все движется, хоть путь здесь крут,                     тут буйствует один лишь труд.                     Упруги мышцы,                     шаг упруг;                     и эхо                     грохает                     вокруг.                     Шумы и голоса звучат,                     прокатываясь в танце,                     и, отвечая им, рычат                     басы электростанций,                     где из моторов щедро, впрок                     к столбам электролиний                     бежит, закручиваясь, ток                     токарной стружкой синей.                     Наполнив светом стекла ламп,                     он вьет свою спираль                     от просек вдаль                     и вдаль от дамб,                     спеша из дали                     вдаль,                     где хаос ям песчаных желт,                     где слабый след межи,                     где на прямой, упрямый болт                     навинчиваем этажи.

Мощь скованных электрогроз…Гнев проволочной силы…И лопнет вдруг крученый трос,как лопаются жилы.Прядет из снега проводавзбесившаяся вьюга;величественного трудакружится центрифуга.Все злей вращение ее,ничто ей не помеха,и мчится вдаль по колее,как вагонетка, эхо.Вскопали степь, буравят вглубьи там, в массивах рваных,закладывают дула труби жерла котлованов.Клыками черными зубилтерзают слитки рудных жил,фундамент встал стеной бетонной,озоном пахнет металлическая пыль,и тяжко катятся аккорды сил,тел мускулистых и строительных                                                  стропил —клавиатуры этой многотонной.Железо бьют, гнут золотую медьлюдские руки, строящие зданья.Вовсю греметь,над старою землей греметь,как маршу нашему на все столетья впредь,высокой музыке труда и созиданья.Стенает степь,                        страна в гремящем пенье,в предельном напряжении — все в пенетурбины станций, созданных навек,и новый день уже берет разбег,уже к нему проложена дорога,ведь каждый день — как штурм боевой,как бурный марш энергии живой,и клич фанфар,                          и натиск,                                         и тревога.

1928

СМЕРТЬ ГАМЛЕТА

Я знаю вас, Гамлет, вы рыцарь снобизма,я знаю двуличный, усталый ваш грим,все черточки вашего псевдотрагизма,весь будничный ваш и нехитрый режим:живете в мансарде,                               гуляете в дворике,а ночью —                       над письменным горбясь столом,на черепе бежевом бедного Йорикарисуете вензели сонным пером;И, зная, что люди вокруг не проснутся,что спит Эльсинорская чудо-земля,вы пьете,                   чтоб с предками соприкоснуться,капли датского короля.И больше — ни капельки в вас королевского,куда там до роскоши, в долг живучи,и призрак                 является вдруг                                          Достоевскогок вам,           к Гамлету в гости,                                       пугая в ночи,—пугать и грозить, звать куда-то далеко,твердить пресловутое: быть иль не быть?Но проще себя укусить вам за локоть,чем той,            Достоевского,                                    тропкой ступить…Застыв нерешительно, грезишь, мечтаешь,с проблемами всеми один на один,и слышишь откуда-то голос —                                             товарищ!И шепот откуда-то вдруг —                                           господин!И Гамлет, очнувшись,                                  пытается бравообоим откликнуться — так он привык.Мол, вы посмотрите: имею право,я, видите ли, двулик.Не верьте!                  Ничто тут нисколько не связано,лжив Гамлета вечный вопрос,припрятан трусливо за позой, за фразоюего раздвоенья психоз.Двулик он?А может, со ста он личинами?Блудливы блуждания сломанных душ.Романтика эта смердит мертвечиною,туман романтический темен, как тушь.Все ясно: назваться божественным Янусомотступник лишь может, от строя отстав,и манна небесная, манна гуманностихимический свой изменила состав.Названье другое ей дали учители,дар неба сегодня звучитнамного торжественней герцогских титулов:дихлордиетилсульфид.Обедня земная — надземная маннабезумно пропитана хлоркой насквозь.О небо!           О Цезарь!                               Мессия!                                                 Осанна!И с черным фашистским крестом бомбовоз.Романтика новую выбрала хватку,в мундир нарядилась и весело ржет…Неужто же, как в нафталине крылатку,двуликого кто-то                            еще бережет?Кто эту крылатку напялил капризно,стыдливо не пряча при этом лица?Европой идет Достоевского призрак,царапая пальцем двойные сердца.И жившие там под скорлупкою тонкойвылазят на свет после родовых мук,царевич, и гетмана лютый потомок,и прусского юнкера дохленький внук,стуча на плацу каблуком о каблук.Теперь поищите Алеш Карамазовыхв святых легионах, в солдатском строю,которые масками противогазнымифильтруют старательно душу свою.Ища себе в жизни пустынной пристанища,дыша респиратору в зад,не стал ли и Мышкин, князек христианнейший,—жестокий германский зольдат?!Так что же там было, под маскою святенькой?Пропали в святой суете?И — вот оно! — выросли хвостики свастикина старом смиренном кресте.И, браво взбивая холеные усики,готова прийти на постойчерная гвардия злых иисусиков,рать сигуранцы святой.А Гамлет все мнется.                               Он чтит церемонии,ему их ломать не с руки.Принц Дании!                      Слышите?                                     Принц Солдафонииберет вас к себе в денщики!Вы в башне не спрячетесь, слышите, Гамлет?Вы, загнанный в угол,—                                    не ступите вспять.Не принято это в теперешней драме —заламывать руки и грустно стенать.Не верят сегодня в расхожие баснио башне из белой слоновой кости.Там снайперы черные прячутся, в башне,в кого они целятся —                               тех не спасти.Агенты охранки, чистюли-поэтики —солдатами вражьего стали полка.Штудируют бойко на курсах эстетикипогромы петлюровцев и Колчака.Схватите же яростно, словно убийцу,за горло предательский шепот молитв.Одной суждено лишь гуманности сбыться —гуманности ленинской классовых битв.Меж новым и старым мосты не проложены,расколот надвое век,да сгинет он, Гамлет —                                              принц страха божьего,чтоб в боях был рожден человек!На поле сраженья решительно выйдя,надо твердо там на ноги встать,и класс научит, как любить и ненавидеть,научит класс, как взрослым стать.В шеренгах этих плечи станут круче,любой, огнем крещенный, рудокоптам вас в глаза врага смотреть научити выстрелить врагу научит в лоб.

1932

ТАНЕЦ