Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов - Евгений Плужник

В ДОРОГЕ

                               …Далёко-далёко вокругБежит, бежит, подернут синей дымкой, луг,А ближе к полотну — чертополох, ромашки,Полынь сухая, полоса цветущей кашки,Мелькнул подсолнух, кем-то срезанный, на немМеж листьев пасынки оранжевым огнемГорят, красуются. А вон синюк, что летомЗаярье заливал голубоватым цветом,Подсох и полинял, и редкая пчелаСюда уж залетит из дальнего села.Там, где кончается стерня, покрыта пылью,Отцвел купавник, лишь торчат одни будылья.Рыжеет донник вдоль бахчи. А вон куреньИз камыша и разных веток, целый деньИ ночь, поставленный на взгорке одиноко,Вовсю глядит, прищурив старческое око,И дыма ниточка висит над ним…

Летит локомотив сквозь эти все картины,Чумазый машинист торчит в окне кабины,На рельсы смотрит, а порою бросит взглядНа груды угля, руд, а вот уже летят,Проносятся луга, щетинистые нивы,Мелькают хутора, вкруг них — черешни, сливы,Течет петлистая тропа туда, где вширьДолина разлеглась. Какой глубокий мир!Вон стайка пастушков мелькнула у проселка —Затеяли игру, а по отаве колкойВольготно разбрелось десятка два телят,И светом, и теплом от белых веет хат.Еще местами, продлевая жизни сроки,Букашки греются на слабом солнцепеке —Сонливо, неподвижно, без былых забот.Вдруг солнца луч серебряно блеснетНа тонкой паутинке. А на ней листочекКолеблется без ветра — жизнь продлить ли хочетИль жаль ему осенних этих дней?..

1926

В СВЯТЫХ ГОРАХ

1

Вновь дождь, гроза. Гонимые ветрами,Столбы дождя проносятся дворами,О стены бьются, словно тени тех,Кто под грозой в земле уснул навек,Как будто привидения с подгорьяПришли проведать старое подворье.Собор — во тьме, зарос бурьяном двор,И вслед дождю ушли, рыдая, с гор.

2

Были эти врата святыми,Благовестье плыло над ними,И встречал прихожан и каликНиколая святого лик.

А теперь он глядит сердито,Грудь осколком насквозь пробита.В птичьей наследи борода,Висит криво, как той Байда[16].

К непогоде кричат вороны.Со святых когда-то воротЧудотворца слышатся стоны.Вышел сторож и не поймет:Может, с кем-то что приключилось.«М-м… Это ты?! А мне-то помстилось,Будто кто-то меня зовет!..»Дед в сторожке глаз не сомкнет,Снова чудится: издалечеДо него доносятся речи,Голос слышится у ворот.

3

Старый ключник, сколько ты виделРазных людей! Сколько мимо тебяЗа все годы прошло богомольцев —Темных-темных, как туман, как ночь!Камень тяжелый стерт на порогах,И до дыр процелованы все иконы,И пощерблены колокола, что звалиНа молебен — утренний, дневной, вечерний!

О чем ты думаешь, что ты шепчешь,Когда приходится видеть огниВ высоких стрельчатых окнах собораИли в шумном комсомольском клубе?

Утро. Выходит сторож. От дрожиПлечами поводит — парок изо рта.«Что ж, не спи, Николай. Быть может,Ты уже не того… Ведь проходят года —И зарастают святые врата».

1929

ВЕСНА 1930-го

Весною повеяло на земле.Слякоть. В умах брожение.Слов не слыхали таких в селе:«Засев кампания», «обобществление».В тумане густом не видна дорога,И зыбятся лужи почти у порога,И встает стихиею с хуторовЛошадиное ржание, стоны коров.

Над степью — ветры, грай воронья,Обсели галки скирды прошлогодние.Все крепче, настойчивей день ото дняУнылые слышатся в роще мелодии.Воют в верхушках монгольским гулом,И хутор в яру прилепился аулом,Словно бы слушает, к ниве припав,Скачущий топот далеких лав.

Словно бы вслушивается, как рекаРучьями полнится мутно-бурливыми,И не таят ли грозу облака,Зловеще синеющие над обрывами;Как трава шевелит в земле корешками,Как столбы телефонные над большакамиПротяжно-тревожно гудят с утра,Разнося беспокойство на хутора.

Все чаще сходятся в круг деды,Над новостью маракуют каждою,И смолят махру, и цебарки водыВыпивают с жестокой жаждою,И спорят в хате, как порох, пылки,Озабоченно скребут затылки,Толкуют, как знают, и вкось и вкривь,Слово неслыханное — коллектив.

А ветер гудит день и ночь напролет,Моросью хлещет, ночами ненастнымиСлышно, как в вязких загонах скотРевет, мычит над пустыми яслами.Измучила грязь, бескормица — то-тоРогами поднять норовит ворота.Ревут из хлева, ревут со двора,Как будто бы всех торопят: пора!

Паруса голубые тумана с утраВвысь поднимают хутора и слободы.Ожили кузницы. Местные мастераНа шины натягивают свежие ободы,Бороны чинят. И слышно повсюду,Как новости вызнать не терпится люду:«Ты из какой же артели?»                                          «Из такой-то!»                                                                    «А!»Весна, весна…

1930

ЛУКА

От куч назема ручейки берут начало.Вверху фурчит вертушка. Над водою талой —Гусей негромкий крик, концы усталых крылВот-вот черкнут о крышу хаты. Мутный илВода ворочает в яру, а ветер влажныйУносит в степь коровий мык и рев протяжныйИз хлева приоткрытого — на запах первых трав.Тепло сереет сад. Лука, у двери ставИ опершись на палицу, с обувки комья глиныСчищает медленно. Нет-нет и бросит длинныйВзгляд через огород — туда, аж вон туда,Где с дальних косогоров схлынула вода,Где пашня солнца ждет, весеннего пригрева.Жена зерно триеровала для посева,И вот вернулась и в хлевок для кур зашла,Где солнышки яиц из каждого угла,Из каждого гнезда сияют — просто диво! —И душу радуют хозяйке хлопотливой.«Уж скоро сеять, а у нас нехваток — страх.В сельмаг их отнесу, куплю тебе рубахЗефирных, чтоб в степи не мок от поту.Ну, пообедаем — и снова за работу!»

Уж в хате звякает посуда, а ЛукаСтоит, задумался. Еще б хоть два денькаТаких погожих — и весь год не знать бы горя.Вовнутрь не хочется и уходить с подворья,Вот так стоял бы тут и слушал дотемна,Как ветровей поет: весна, весна, весна…

1939

ХУДОЖНИК

Внизу — песок и щебень, там и сямПотеки извести на стенах, а вверху,Под самым куполом, на подмостях лесов,Стоит художник.                           «Сотворенье мира»Доканчивает, образ СаваофаСо столяра выписывает кистью.

А между тем внизу со свитой гетманОстановился. Приложив ладониКо рту, кричит наверх: «Эй, богомаз,Как продвигаются дела?» И тот на мигСклоняется и смотрит вниз, как будтоНа дно колодца. И — опять за кисть.Тут гетман, полы подобрав, по шаткой,Скрипучей лестнице полез наверх,Кряхтя и щуря глазки от сияньяНебесного… «Мне кажется, творец…Уж слишком, так сказать, простонародный…»Тогда художник гетману учтивоОтветствовал: «На то он и творец,А не бездельник!..»                             Вновь макает кисть,Кладет мазок, за ним другой. А гетман,Ответу удивившись, шаг за шагомСпускается с шатучего помостаВ потемки, вниз, где свита ожидаетНизкопоклонная, спускается неспешноИ думает без гнева, отстраненно,Что все в руках его, полки и сотни,И жизнь, и смерть — и только почему-тоОн и безвластный тут, и как бы лишний…

1939

ЧЕРЕПОЧЕК

В песке валяясь посреди двора,Едва заметный глазу черепочекПодал свой голос. Этот голосочекМогла подслушать только детвора.

Из дырочки, не больше, чем от шила,Лилася песенка. Среди людейНемногим было знать, какая в нейТаилась удивительная сила.

Спросили в школе: что за черепок?В учебниках о нем — ни сном ни духом.И даже музыкант с тончайшим слухом,Увы, ни звука услыхать не смог.

Взял Ларион — он голубей как разПрогуливал предзвездною порою,—Приставил к уху — брызнул свет из глаз,Как будто песенка, что в мир лилась,Его сильней роднила с высотою.

Так было, видимо, во все века:Для тех, кто в окруженье ежедневномМог слышать глас пустого черепка,Весь мир звучит органом сладкопевным.

1939

«Снят урожай и убран весь в амбары…»