Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов - Евгений Плужник

Леонид Первомайский

© Перевод Н. Шумаков

«Обнажаются нехотя ветви…»

Обнажаются нехотя ветви,Тихий сад под дождем шелестит.Это молодость наша, как ветер,На конях буйногривых летит.

Не поймать мне коней этих гордых,Не вернуть быстроногих назад.Как весна, отцвели наши годы,Только в памяти ярко горят…

Не грущу о весне журавлиной.Я для сердца усладу найду.Расцветает под осень калинаНад Днепром в моем тихом саду.

Я любуюсь калиновым цветомНа холмах половецких крутых,Там, где песни смолкают, как ветер,Что вдали за рекою затих.

1937

«За что любить, за что жалеть тебя?..»

За что любить, за что жалеть тебя?Пути по жизни вкривь идут и вкось,В осенний хмурый день с потоками дождяСливается поток твоих тяжелых кос.

В печальный день осокой вековойВода тяжелая коснулась век твоихИ ветер, что за мокрою горой,Взметнулся, а потом навек затих.

Вдоль по дороге в поле, в лес иду,Однако жизнь свою не обойду…Я синеглазку знал совсем другую,Шальную, гордую, совсем земную.

Она идет счастливою походкой,В душе не зная ни добра, ни зла,Такая молодая и неробкая,Какою никогда ты не была.

1937

РЕКВИЕМ

Валерию Чкалову

Спрошу я у тучи — тяжелой слезоюПросеется звезд дальний свет.Того, кто, как равный, сражался с грозою,Навеки уж нет!

Спрошу у горы, что стоит над провалом,Укутана тучей, седа.Кто равным и близким был тучам и скалам,Ушел навсегда.

Спрошу я у ветра, что, волны посеяв,Штормами их в море несет.Был шторма сильнее и ветра быстрее,Его с нами нет!

Навеки! Навеки! Грозою и горемЗемля безутешно шумит.И слышит — как вновь над разбуженным моремКогорта летит.

Когорта крылатых, бессмертных и сильных,Шуми, как при шторме, шуми.Мы также бесстрашны! Отчизна, на крыльяхИ нас подними!

1938

«Родная Рось, души живая влага…»

Родная Рось, души живая влага,Стою у берегов твоих крутых.К тебе пришла судьбы моей дорога,И сердца шум в груди моей затих.

Чаруют взор мой медленные воды,И все вокруг туманом залилось.Покой и тишь в вечернем небосводе —Он как река, он тоже речка Рось.

Глядеть весь век и век не наглядетьсяИ тиши не наслушаться вовек.И с этой ширью воедино слиться,С теченьем самых чистых синих рек.

Чтоб в час вечерний скромною красоюСклоненных над холмами тихих верб,Осыпанных серебряной росою,Наполнить нестихающий напев.

Чтоб вновь идти спокойным и счастливым,Найти доселе неизвестный край,И вновь сказать и берегам, и нивамСвятое «здравствуй», горькое «прощай».

Прощай, прощай, моя живая влага!Волшебный мир, не исчезай, живи!Трава увядшая и пыльная дорога,Прощайте навсегда и вы…

Уж август наступил, темнее ночи.На склоне лет, в рассветный ясный час,Когда роса вдруг окропит мне очи,Я улыбнусь, припоминая вас.

1938

«Часто мне снится…»

Часто мне снитсяВзгляд милый твой,Небо в колодце,Травы весной.

Поле искрилосьИ колосилось.Все, что приснилось,Переменилось.

Ветер гуляет,Шлет непогоду,Рвет и бросаетЛистья на воду.

Только в колодцеВсе та же вода.Милая вновьНе вернется сюда.

1939

Василь Мысык

© Перевод Ю. Денисов

РЕКА УМИРАЕТ

Вы видели, как речка умираетВ полынном, дремлющем степном краю,Как засуха до ила выпиваетЕе теченья слабую струю,Как ряд халуп, на берегу уснувших,Убого сиротеют, а ветра,Как голос запустенья, крик лягушекВ весенние разносят вечера.

Там, где когда-то голубого цветаБыл плес, в котором, радостно-ясна,Отсвечивала красками рассветаЗадумчивая неба глубина,Где били роднички и тихой звенью,Спокойным всплеском наполняли тишь,Где пену, плывшую вниз по теченью,Плавучий перехватывал камыш,

Теперь вокруг все мертво, мертво там…

1926

ПОЛЫНЬ

К тебе, полынь, рукой тянусь.Я знаю: ты горька на вкус.Но почему? Что сталось?Иль сладких не пила дождейС приходом вешних, теплых днейИ в росах не купалась?

Иль с незапамятных вековДалеких предков пот и кровьТы впитывало, зелье,И бережешь доселе?

Растешь на круче, на песке,В овраге, возле хаты…Несут коровы в молокеТвой привкус горьковатый.

Ты забираешься в жита —Те, что взрастили степи,Чтоб чувствовалась горечь таВ насущном нашем хлебе.

1926

ВОЗКА ХЛЕБА

Что ж, Трофим, запрягай коровенок, пора за работу!Тучи, кажись, стали реже чуть-чуть. Ох, как надоелаВся эта морось и слякоть! Уже и стерня потонулаВ буйной отаве. Пчелы жужжат над глухою крапивой.Копны давно потемнели, слежались, зерно прорастает —Тут и навильник поднять со снопом над землей не легко.Долго после повозку тащить коровенкам в слободку,В ту, что вдали в зеленых садах утопает. НедавноВ Граковке мимо церквушки «фордзоны» проехали с шумом.Сколько их — пять? А кому их водить? У кого с малых летСын — тракторист?                      Ну, вестимо, не твой же, не твой, не Трофима!..Едут. Колеса и люшни скрипят. Тяжко ступать коровенкам.Морось опять началась.                                   «Хоть ты плачь!»                                                                Все так же                                                                                        проходятДни полевых работ, как и во времена Гесиода.

1926

ЛЕТО

1

Тревожная пора! Набух армяк,Отяжелел, — шумливый и колючийДождь льет и льет. Не сходят с неба тучи.Засохший грунт податливо размяк.Не скошен хлеб. Расхлябанный большакВесь в колеях. Не просыхают кручи.Осело сено в копнах на лугах.А там, вдали, гроза еще ревучей,Несет на села грозный свой заряд.Вот где встряхнет у старых осокорейРаскидистые ветви! ЗакипятПотоки шумные на косогоре.Польется «молоко» с беленых хат,И ягоды посыплются, как зори.

2

И будут рдеть, лишь дунет ветровей,Подобны ярким дорогим каменьям,В росистой поросли, что с нетерпеньемВвысь тянется, к сплетению ветвей,Больших и старых. Сад глухой, ей-ей,Как будто захмелел иль с умиленьемВнимает танцу с приглушенным пеньемЛисточков молодых — своих детей.Какая свежесть! Словно в думе той:«Возцобні комиші, довольні води!»Чу! Ясно слышно после непогодыТам, где-то на тропиночке степной,Над просыхающей от ливня нивой,Вечерней песни взмыл мотив счастливый.

1926

В ДОРОГЕ

                               …Далёко-далёко вокругБежит, бежит, подернут синей дымкой, луг,А ближе к полотну — чертополох, ромашки,Полынь сухая, полоса цветущей кашки,Мелькнул подсолнух, кем-то срезанный, на немМеж листьев пасынки оранжевым огнемГорят, красуются. А вон синюк, что летомЗаярье заливал голубоватым цветом,Подсох и полинял, и редкая пчелаСюда уж залетит из дальнего села.Там, где кончается стерня, покрыта пылью,Отцвел купавник, лишь торчат одни будылья.Рыжеет донник вдоль бахчи. А вон куреньИз камыша и разных веток, целый деньИ ночь, поставленный на взгорке одиноко,Вовсю глядит, прищурив старческое око,И дыма ниточка висит над ним…

Летит локомотив сквозь эти все картины,Чумазый машинист торчит в окне кабины,На рельсы смотрит, а порою бросит взглядНа груды угля, руд, а вот уже летят,Проносятся луга, щетинистые нивы,Мелькают хутора, вкруг них — черешни, сливы,Течет петлистая тропа туда, где вширьДолина разлеглась. Какой глубокий мир!Вон стайка пастушков мелькнула у проселка —Затеяли игру, а по отаве колкойВольготно разбрелось десятка два телят,И светом, и теплом от белых веет хат.Еще местами, продлевая жизни сроки,Букашки греются на слабом солнцепеке —Сонливо, неподвижно, без былых забот.Вдруг солнца луч серебряно блеснетНа тонкой паутинке. А на ней листочекКолеблется без ветра — жизнь продлить ли хочетИль жаль ему осенних этих дней?..

1926

В СВЯТЫХ ГОРАХ