Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

женщинам избирательного права, но этого правительство не сделает. Второе – в том, что правительство согласится облегчить прохождение в течение предстоящей сессии билля, внесенного отдельным депутатом и редактированного таким образом, чтобы были возможны поправки. Такой именно путь правительство решило избрать. Асквит имел наглость сказать в заключение, что, как он думает, Палата согласится, что он старался и, действительно, успел в этом выполнить, буквально и по существу дела, все обязательства, данные правительством.

Только два депутата – Хендерсон и Кейр Харди – имели мужество взять слово и обвинить правительство перед Палатой в предательстве, ибо это, вне всякого сомнения, было настоящее предательство. Ясно, что при редактировании своего билля правительство могло запросить спикера относительно того, допускает ли он поправку о женском избирательном праве, и если это не было сделано, то, очевидно, сознательно. Передовая статья в нашем органе, прекрасно выражая мнение членов нашего союза, писала: «Правительство или настолько несведуще в парламентской процедуре, что непригодно занимать какой-либо ответственный пост, или же состоит из мошенников самого скверного сорта».

Я склонна думать, что приговор потомства склонится в сторону последнего заключения. Если бы Асквит был честным человеком, он передал бы билль таким образом, чтобы в него можно было включить поправку о женщинах, или же исправил свою непростительную ошибку – если признать это ошибкой – внеся правительственный билль о распространении избирательных прав на женщин. Он не сделал ни того, ни другого, а отделался обещанием облегчить прохождение частного билля, который, как он отлично знал и как знали решительно все, не имел никаких шансов быть принятым.

Сознание этого вызвало по всей стране взрыв негодования по поводу предательства и надувательства со стороны правительства. Все женские общества объединились в требовании безотлагательного внесения в Палату билля об избирательном праве женщин. Бесплодное обещание об «облегчении» прохождения частного билля было отброшено с презрением и гневом. Собрался исполнительный комитет организации либеральных женщин, и были сделаны значительные усилия, чтобы провести резолюцию, грозящую отказом всей федерации от содействия партии, но это не удалось, и исполнительный комитет принял лишь слабую резолюцию, выражающую его сожаление.

Число членов Женской Либеральной Федерации в то время доходило до 200.000, и если бы исполнительный комитет принял решительную резолюцию, отказывающуюся в дальнейшем работать в пользу партии, пока правительство не внесет билль, оно было бы вынуждено уступить. Оно не могло предстать перед страной, не имея поддержки женщин. Но эти женщины, многие из них были женами чиновников или лиц, служащих у либеральной партии. Другие были женами либеральных депутатов. У них не хватало мужества или понимания, или проницательности, чтобы, как нечто целое, объявить правительству войну. Значительное число женщин, а также много мужчин, отвернулись от либеральной партии и вышли из ее состава, но эти случаи были не настолько многочисленны, чтобы серьезно подействовать на правительство.

Милитантки объявили неустанную войну и немедленно приступили к военным действиям. Мы заявили, что или мы добьемся внесения правительственного билля, или вызовем раскол в кабинете – из него выйдут министры, называющие себя суфражистами, – или же вновь обнажим меч, чтобы не выпускать его из рук до тех пор, пока не будет осуществлено политическое равноправие английских женщин.

Именно в эту пору, в феврале 1913 года, стало практиковаться то милитантство, какое ныне знает публика, милитантство в смысле беспрерывной разрушительной партизанской войны против правительства путем посягательств на частную собственность. Уничтожение собственности имело место и до этого времени, но нападения на нее были не систематичны и играли роль предостережения о том, что может стать вполне последовательной тактикой. И теперь мы действительно зажгли факел и сделали это в абсолютном убеждении, что другого пути у нас нет. Мы испробовали все другие средства, и годы нашей работы, наших страданий и жертв научили нас тому, что правительство уступит только в случае необходимости. Наша задача сводилась теперь к тому, чтобы показать правительству, что необходимо удовлетворить справедливые требования женщин. Для достижения этой цели нам надлежало сделать беспокойной и небезопасной жизнь Англии и всех сфер ее общественности. Нам предстояло свести на нет английские законы и превратить суды в сцену, где разыгрываются фарсы; нам надо было дискредитировать правительство и парламент в глазах всего мира, помешать спортивным развлечениям англичан, внести расстройство в деловую жизнь, истреблять ценное имущество, деморализовать общество, скандализовать церковь, опрокинуть весь заведенный порядок жизни…

То есть нам предстояло выполнить лишь часть этой программы партизанской войны, именно ровно столько, сколько способен был вытерпеть и допустить английский народ. Когда наступит момент, в который он заявит правительству: «положите этому конец тем единственным способом, каким это можно сделать, – дарованием английским женщинам парламентского правительства», – тогда мы затушим наш факел.

В речи великого американского государственного деятеля Патрика Генри, включенной в сборник образцов английской классической прозы, он, между прочим, говорит, суммируя причины, приведшие к американской революции: «Мы подавали петиции, мы протестовали, мы умоляли, мы склонялись в мольбах к подножию трона, – и все это было напрасно. Мы должны бороться, повторяю это, сэр, мы должны теперь бороться».

Патрик Генри, припомните это, оправдывал убийство людей, равно как и уничтожение частной собственности, как надлежащее средство обеспечить политическую свободу мужчин. Суфражистки не делали этого и никогда не сделают. По существу дела, душой милитантства является глубокое и неизменное уважение к человеческой жизни. В дальнейшем развитии нашей агитации мне приходилось неоднократно вступать в споры по поводу нашей тактики со многими выдающимися мужчинами – политиками, литераторами, юристами, учеными и священниками. Один из последних, занимавший высокое положение в иерархии англиканской церкви, сказал мне, что, будучи убежденным суфражистом, он, тем не менее, находит невозможным оправдать наши неправильные поступки, совершаемые ради торжества права. Я сказала ему: «Мы не поступаем неправильно, – мы, безусловно, правы, прибегая к революционным методам против частной собственности. Таким путем мы восстанавливаем действительные ценности, подчеркиваем ценность человеческих прав преимущественно пред правами собственности. Вам прекрасно известно, сэр, что собственность приобрела в глазах людей и в глазах закона ценность, на которую она отнюдь не должна претендовать. Она поставлена выше всех человеческих ценностей. Жизнь, здоровье, счастье и даже добродетель женщин и детей, т. е. самой расы, ежедневно без оглядки приносятся на земле в жертву богу собственности».

С этим мой почтенный друг согласился, и я продолжала: «Если мы, женщины, поступаем дурно, уничтожая частную собственность для того, чтобы восстановить ценности человеческие, то, скажу я, поступал дурно и основатель христианства, уничтожая частную собственность, когда выгнал из храма сборщиков податей и швырнул в озеро Гадаринских свиней».

В таком именно настроении начали войну наши женщины. В первый же месяц партизанской войны громадное количество различного имущества было попорчено и