Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

Абсолютно ничего не было сообщено, что хотя бы намекало на причастность суфражисток к делу. Судья заметил это, ибо сказал обвинителю:

«Я не совсем понимаю, с какой точки зрения вы смотрите на дело. Могут быть две точки зрения. Хотите ли вы, чтобы присяжные подтвердили, что обвиняемая специально советовала совершение этого преступления, или же вы утверждаете, что, судя по ее речам, прочтенным вами, – предполагая, что вы докажете, что они были произнесены, и что заключающиеся в них выражения представляют собой возбуждение в общей форме к повреждению собственности, – всякий, кто действовал согласно этому призыву и совершил подобное повреждение, должен быть признан сделавшим это под влиянием ее подстрекательств?»

Обвинитель ответил, что правильно последнее предположение.

«Я утверждаю, что ее речи вообще представляют собой подстрекательство ко всякого рода насильственным актам против собственности, что они служат доказательством нападений на собственность и отдельных лиц и что в этих речах, прочтенных здесь и подлинность которых будет удостоверена, имеется признание со стороны мистрисс Панкхёрст ее причастности к преступлению, делающей ее по закону соучастницей в приготовлении к преступлению».

– Но вы не ограничиваете дела признанием только этого?

– Нет, – ответил мистер Бодкин.

Рассмотрение дела было возобновлено на следующий день, и продолжался допрос свидетелей обвинения. По окончании допроса судья спросил, не желаю ли я вызвать свидетелей. Я отвечала:

– Я не желаю приводить доказательств или вызывать свидетелей, но хочу сделать суду заявление.

Я начала с возражения против некоторых замечаний, сделанных мистером Бодкином в его речи и касавшихся меня лично. Он обрисовал меня так, будто я представляю из себя женщину, разъезжающую в автомобиле и подстрекающую других женщин совершать действия, которые влекут за собой тюремное заключение и большие страдания, тогда как я сама, находя, пожалуй, в этом своего рода оригинальное удовольствие, нахожусь в безопасности или полагаю, что нахожусь в безопасности от серьезных последствий. Я сказала, что мистеру Бодкину отлично известно, что я разделяла все опасности, каким подвергались другие женщины, что я три раза была в тюрьме, отбыв два приговора полностью и пользуясь режимом обыкновенных уголовных преступников, т. е. обыскивалась, носила тюремную одежду, ела тюремную пищу, помещалась в одиночной камере и подчинялась всем возмутительным правилам, каким обязаны подчиняться женщины, совершившие в Англии преступление. Я полагала, что должна заявить, что не имею и никогда не имела собственного автомобиля. Я полагала нужным указать на это потому, что подобные инсинуации по поводу роскоши, в которой я будто бы живу на средства членов ЖСПС, делались не только прокурором в суде, но и членами правительства в Палате Общин. Автомобиль, в котором я иногда ездила, принадлежал организации и служил для общей пропагандистской работы. В этом автомобиле, а также в автомобилях своих друзей я разъезжала, посещая различные местности для чтения лекций и агитации в интересах женского движения. Равным образом неверно, будто некоторые из нас зарабатывают на движении в пользу женского равноправия от 1000 до 1500 фунтов в год, как это утверждалось во время прений в Палате Общин, когда ее члены пытались придумать, как подавить милитантство. Ни одна женщина в нашей организации не имеет такого дохода или мало-мальски близкого к нему. Что касается меня лично, то я пожертвовала значительной частью своего дохода, чтобы пользоваться свободой делать в движении то, что я считала своим долгом.

Обратившись затем к своей защите, я указала суду, что серьезным является такое положение вещей, когда значительное количество достойных уважения и воспитанных в уважении к закону людей, людей безукоризненной жизни, доходят до того, что начинают презирать закон, приходят к убеждению в своем праве нарушать его. «Правительство покоится на признании закона, на уважении к нему, и я серьезно говорю вам, милорд и господа присяжные, что женщины интеллигентные, женщины хорошего воспитания и безупречной жизни уже много лет как перестали уважать законы нашей страны. Это несомненный факт, и когда вы подумаете об отношении этих законов к женщинам, вы не станете ему удивляться».

С некоторой подробностью я обозрела эти законы, в силу которых судьи могли отправить меня, в случае признания виновной, на 14 лет в тюрьму, тогда как максимальное наказание за преступления самого возмутительного свойства против девочек и молоденьких девушек определялось ими только в размере двухлетнего тюремного заключения. Законы о наследовании, о разводе, об опеке над детьми, скандально несправедливые по отношению к женщинам, я бегло очертила и прибавила, что не только эти и другие законы, но и применение их так далеки от справедливости, что женщины почувствовали, что они должны быть допущены к оздоровлению всего положения.

«Свыше тысячи женщин – продолжала я, – очутились в тюрьме во время нашей агитации, отбыли свое тюремное заключение и вышли из тюрем с расстроенным здоровьем, ослабевшие физически, но бодрые духом. Я явилась сюда на суд прямо от постели моей дочери, вернувшейся из Холлоуэйской тюрьмы, куда она была запрятана на два месяца за разбитие вместе с четырьмя другими женщинами маленького стекла. Она объявила в тюрьме голодовку. В течение более пяти недель она подвергалась ужасной пытке насильственного кормления и вышла из тюрьмы, потеряв в своем весе свыше 25 фунтов. Она так слаба, что не может подняться с постели. И я должна сказать вам, господа, что таково именно наказание, какому вы подвергнете меня и всякую другую женщину, которая может предстать пред вами. Я спрашиваю вас, намерены ли вы посылать бесчисленное количество женщин в тюрьму, намерены ли увековечить такое положение вещей, потому что это неизбежно последует за осуждением. В этом не может быть ни малейшего сомнения. Я полагаю, настоящий процесс достаточно дал вам материала, чтобы привести к убеждению, что мы не принадлежим к числу женщин, домогающихся известности. Этой последней, Бог свидетель, мы могли бы достичь гораздо более дешевой ценой, если бы искали ее. Мы представляем собой женщин, убежденных, справедливо или несправедливо, что это единственное средство приобрести силу, необходимую для изменения условий, абсолютно невыносимых для нас. Совсем недавно один лондонский священник заявил, что 60 % замужних женщин его прихода самостоятельно зарабатывают средства к жизни, содержа своих мужей и детей. Если вы подумаете о заработке, получаемом женщинами, если подумаете, что это значит для будущего молодого поколения нашей страны, вы, я уверена, отнесетесь к этому вопросу очень и очень серьезно. Только сегодня я получила несомненные сведения, что здесь, в нашей стране, в этом самом Лондоне существует правильно организованная и систематическая торговля не только взрослыми женщинами, но и маленькими детьми; что их продают, заманивают и что их подготовляют и научают служить порочным удовольствиям определенного сорта лиц.

Так вот, таковы факты, заставившие нас, женщин, решиться выступить, решиться положить конец