Красная Страна - Джо Аберкромби

Неужели ему ни разу не приходило на ум, что она возможно хочет скакать, и чувствовать свежий ветер, и улыбаться распахнутой стране, и вязать коров, и обсуждать маршрут, и говорить на встречах; пока он тащится у визжащего фургона, и меняет загаженные тряпки на свежие, и кричит на остальных троих, чтоб прекратили кричать, и его соски изжеваны в мясо каждый час или два, и кроме того от него ждут хорошего ужина, и исполнения супружеских обязанностей, болен он или нет, устал или нет?

Глупый вопрос. Это ему никогда не приходило в голову. А когда приходило ей, что бывало часто, всегда было что-то, что останавливало ее язык так же верно, как если бы у нее было заикание, и заставляло ее лишь пожать плечами и молча надуться.

— Посмотри на это, — прошептала леди Ингелстад. Шай Соут спрыгнула с седла в дюжине шагов от колонны и присела в длинной траве в тени ее лошади, брызгая. Поводья были у нее в зубах, штаны вокруг коленей, часть ее бледной задницы была хорошо видна.

— Невероятно, — пробормотал кто-то.

Она натянула штаны, дружелюбно махнула рукой, застегнула ремень, выплюнула поводья в руку и тут же была в седле. Все дело не заняло времени вообще, и было сделано в точности там и так, как она хотела. Лулин Бакхорм хмуро посмотрела вокруг на внешний круг женщин, меняющихся, чтобы одна из шлюх могла занять свое место над ведром.

— Есть ли причина, по которой мы не можем делать то же? — пробормотала она.

Леди Ингелстад сурово нахмурилась.

— Более чем определенно, есть! — Они смотрели, как Шай Соут ускакала, крича что-то Свиту о том, чтобы сомкнуть фургоны. — Хотя, в настоящий момент, должна признаться, она от меня ускользает.

Тонкий крик раздался со стороны колонны, похоже, кричала ее старшая дочь, и сердце Лулин почти выскочило из груди. Она метнулась в дикой панике, затем увидела, что дети просто снова дрались на сиденье фургона, визжа и смеясь.

— Не волнуйтесь, — сказала леди Ингелстад, похлопывая ее руку, когда она шагнула назад в свое место в круге. — Все хорошо.

— Просто здесь столько опасностей. — Лулин вздохнула и постаралась успокоить бьющееся сердце. — Столько всего может пойти не так. — Иногда она ненавидела свою семью, а иногда ее любовь к ним была, как боль. Вероятно, это была загадка без решения.

— Ваша очередь, — сказала леди Ингелстад.

— Точно. — Лулин начала поднимать юбки, когда круг сомкнулся вокруг нее. Проклятье, было ли еще где-то столько трудностей, чтобы пописать?

Знаменитый Иозив Лестек поворчал, сжал и, наконец, выдавил еще несколько капель в банку.

— Да… да…

Но затем вагон тряхнуло, тарелки и ящики загрохотали, он отпустил член, чтобы схватиться за перила, и когда принял устойчивое положение, миг удовольствия уже полностью прекратился.

— Отчего на человеке проклятие возраста? — прошептал он, цитируя последнюю сцену «Кончины Нищего». О, тишина, в которой он шептал эти слова на пике сил! О, аплодисменты, что лились потом! Потрясающие овации. А сейчас? Он воображал себя в диких местах, когда его труппа посещала провинции Срединных Земель, совершенно не представляя, как могут выглядеть по-настоящему дикие места. Он глядел в окно на бесконечную траву. Огромные руины попали в поле зрения, какой-то забытый фрагмент Империи, заброшенный бесчисленное количество лет. Поваленные колонны, поросшие травой стены. Много их было разбросано в этой части Далекой Страны, их слава увяла, их истории неизвестны, их останки вряд ли пробуждают интерес. Реликты давно прошедших лет. Такие же, как он.

С сильнейшей ностальгией он вспомнил времена в его жизни, когда он писал полные ведра. Разбрызгивал, как насос, даже не задумываясь, а затем убегал на сцену, греться в отблесках сладко пахнущих ламп на китовом масле, вызывать вздохи у публики, купаться в жарких аплодисментах. Эта уродливая пара мелких троллей, драматург и управляющий, упрашивали его остаться еще на один сезон, и умоляли, и пресмыкались, и предлагали больше, а он не удостаивал их ответом, занятый пудрой. Его пригласили в Агрионт, выступить на сцене самого дворца, перед Его Августейшим Величеством и всем Закрытым Советом! Он играл Первого из Магов перед самим Первым из Магов — сколько актеров могут сказать то же? Он важно ходил по мостовой из униженных критиков, поверженных конкурентов, преклоняющихся поклонников, и вряд ли даже замечал их под ногами. Неудачи были для других людей.

А потом его подвели колени, потом живот, потом мочевой пузырь, потом публика. Драматург ухмылялся, предложив на главную роль более молодого человека — конечно с почтенной второстепенной ролью для него, только пока он не наберет свою силу. Шатался по сцене, запинаясь на репликах, потея в сиянии вонючих ламп. А затем управляющий ухмылялся, предлагая разойтись. Какое замечательное сотрудничество для них обоих, как много лет оно продолжалось, какие отзывы, какая публика, но пришло время для них обоих искать новые успехи, следовать за новыми мечтами.

— О, вероломство, твой лик премерзкий явлен…

Фургон вильнул, и жалкие капли, которые он выдавливал последний час, расплескались из банки на его руку. Он даже почти не заметил. Он теребил вспотевший подбородок. Ему надо было побриться. Некоторые стандарты нужно поддерживать. Он нес культуру в пустоши, разве нет? Он достал письмо Камлинга и просмотрел его вновь, проговаривая слова под нос. Он был одержим чересчур украшательным стилем, этот Камлинг, но был приятно смиренным в своих хвалах и оценках, в его обещаниях прекрасного обращения, в его планах эпохального представления, которое будет поставлено в древнем имперском амфитеатре в Кризе. Представление на века, как он это преподносил. Культурная феерия!

С Иозивом Лестеком еще не кончено! Только не с ним! Возвращение может случиться в самых неподходящих для этого местах. И прошло уже некоторое время с его последнего случая с галлюцинациями. Определенно на поправку! Лестек положил письмо и снова храбро схватил член, пристально глядя через окно на медленно удалявшиеся руины.

— Мое лучшее представление впереди… — проворчал он, сжимая зубы, выдавливая еще несколько капель в банку.

— Интересно, каково это, — сказала Саллит, жадно глядя на тот ярко раскрашенный фургон, на боку которого было написано сиреневыми буквами: Знаменитый Иозив Лестек. Не то чтобы она могла прочесть. Но это, по словам Лулин Бакхорм, было там написано.

— Что каково? — спросила Голди, трогая поводья.

— Быть актером. Подниматься на сцену перед публикой и все такое. — Однажды она видела каких-то актеров. Мать и отец взяли ее с собой. Перед тем, как они умерли. Конечно перед тем. Не актеры из большого города, но все же. Она хлопала, пока не заболели руки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});