Красная Страна - Джо Аберкромби

А пока ждать и улыбаться, и думать, как сильно он ненавидит этого заикающегося еблана Бакхорма.

Он знал, что это напрасная трата сил, которых у него не было, но иногда Рейнальт Бакхорм ненавидел свою лошадь. Он ненавидел лошадь, ненавидел седло, и свою флягу, и ботинки, и шляпу, и повязку на лицо. Но он знал, что его жизнь зависит от них так же, как жизнь альпиниста от его веревки. В Далекой Стране было множество впечатляющих способов умереть — духи могли содрать кожу, или могла ударить молния, или мог унести поток. Но большинство смертей здесь представляли скучную историю. Норовистая лошадь могла убить. Порванная подпруга могла убить. Змея под голой ногой могла убить. Он знал, что это будет нелегко. Все так говорили, качая головами и цокая, словно он был психом, что поехал. Но слушать это одно, а жить — другое. Работа, трудности, и всегда плохая погода. Солнце жжет, дождь раздражает, и ты, вечно терзаемый ветром, рвешься через равнины в никуда.

Иногда он смотрел на карающую пустоту впереди и думал — стоял ли кто-нибудь здесь раньше? Мысль кружила ему голову. Как далеко они заехали? Как далеко еще ехать? Что будет, если Свит не вернется из очередного трехдневного рейда? Смогут ли они найти путь через этот океан травы без него?

Хотя он должен был выглядеть твердым, оставаться веселым, быть сильным. Как Ламб. Он взглянул вбок на большого северянина, который спустился, чтобы выкатить фургон лорда Ингелстада из колеи. Бакхорм думал, что он сам и все его сыновья не смогли бы управиться с этим, но Ламб просто вытащил его без слов. Старше Бакхорма по меньшей мере на десять лет, но все еще словно вырезан из камня, никогда не устает, никогда не жалуется. Народ глядел на Бакхорма, как на пример, и если б он давал слабину каждый вечер, что тогда? Повернуть назад? Он взглянул через плечо, и понял, что это было бы ошибкой — хотя все направления выглядели одинаково.

Он видел жену, бредущую от колонны с другими женщинами, чтобы помочиться. У него было чувство, что она не была счастлива, и это было для него тяжелой ношей и болезненным крушением надежд. Разве все это не было для ее пользы, разве нет? Он был бы счастлив в Хормринге, но мужчина должен работать, чтобы обеспечить жене и детям то, чего у них нет, ухватить для них лучшее будущее, и он видел это будущее там, на западе. Он не знал, что сделать, чтобы она была счастлива. Разве он не выполнял супружеские обязанности каждую ночь, разве нет, болен он или нет, устал или не устал?

Иногда он чувствовал желание спросить ее — чего ты хочешь? Вопрос сидел на его неловком языке, но его чертово заикание тогда бы усилилось, и он бы никогда это не выплюнул. Он слез бы и прогулялся с ней немного, поговорил бы как когда-то, но кто бы тогда заставил коров шевелиться? Темпл? Он безрадостно хихикнул на это, повернув взгляд на плывуна. Это был один из тех парней, которые думали, что мир задолжал им легкую поездку. Один из тех людей, что плывут от одного бедствия к другому, прелестный, как бабочка, оставляющий других вычищать то, что он пролил. Его даже не заботило задание, за которое ему платили, он просто ковылял на своем муле, дурачась с Шай Соут. Бакхорм покачал головой на эту странную парочку. Из них двоих, без сомнений, она была лучшим человеком.

Лулин Бакхорм заняла свое место в круге, внимательно глядя наружу.

Ее фургон стоял, как всегда, если только у нее не было возможности сдвинуть его силой воли; трое из ее старших детей дрались за поводья, звуки их бессмысленного спора разносились по траве.

Иногда она ненавидела своих детей, с их хныканьем, прыщами, и их бесконечными, всепоглощающими, сокрушительными нуждами. Когда мы остановимся? Когда мы будем есть? Когда мы доберемся до Криза? Их нетерпение еще сложнее вынести из-за ее собственного. Все отчаялись ждать чего угодно, что могло прекратить бесконечное утомительное однообразие путешествия. Должно быть уже давно осень, но, за исключением более прохладных порывов ветра, как здесь определить время года? Так однородно, так бесконечно однородно, и все же она все еще чувствовала, что они все время взбирались, и наклон был сильнее с каждым днем тяжелого пути.

Она услышала, как леди Ингелстад бросила юбки и почувствовала толчок с ее стороны. Отличный уравнитель, эта Далекая Страна. Женщина, которая не снизошла бы даже взглянуть на нее там, среди цивилизации, чей муж сидел в Закрытом Совете, хоть и был дураком, а здесь они вместе писали. Сисбет Пег заняла свое место в центре круга, приседая над ведром, подальше от надоедливых глаз; ей было не больше шестнадцати, и она была уже замужем, все еще неопытная в любви, и говорившая, будто ее муж был ответом на все вопросы, благослови ее бог. Она узнает.

Лулин заметила, что этот омерзительный Хеджес пялится, направляясь к своему паршивому мулу, она сурово нахмурилась в ответ, и плотно примкнула к плечу леди Ингелстад, положив руки на бока, сделав себя большой, или настолько большой, насколько возможно, убедившись, что он не заметит ничего, кроме порицания. Затем Рейнальт поспешил и встал между Хеджесом и женщинами, завязывая какой-то запинающийся разговор.

— Ваш муж хороший человек, — одобрительно сказала леди Ингелстад. — Всегда можно рассчитывать, что он поступит пристойно.

— Это так, — сказала Лулин, убедившись, что слова звучат гордо, как и должны у любой жены.

Иногда она ненавидела мужа, с его досаждающим игнорированием ее усилий, и его раздражающими предположениями о том, какая работа женская, и какая мужская. Словно вбить гвоздь в забор, а потом напиться было настоящим трудом, а присматривать за толпой детишек целый день и ночь было забавой, за которую следует быть признательной. Она посмотрела вверх и увидела белых птиц высоко в небе, летающих стрелой кто знает куда, и захотела к ним присоединиться. Сколько шагов она с трудом отшагала перед фургоном?

Ей нравилось в Хормринге; хорошие друзья и дом, и она провела годы, чтобы добиться хотя бы этого. Но никто никогда не спрашивал, о чем она мечтала, о нет; ожидалось лишь, что она продаст свое хорошее кресло, и очаг, перед которым оно стояло, и последует за ним. Она смотрела, как он спешил к началу колонны, указывая на что-то Маджуду. Большой человек, с большими мечтами, чтобы их обсуждать.

Неужели ему ни разу не приходило на ум, что она возможно хочет скакать, и чувствовать свежий ветер, и улыбаться распахнутой стране, и вязать коров, и обсуждать маршрут, и говорить на встречах; пока он тащится у визжащего фургона, и меняет загаженные тряпки на свежие, и кричит на остальных троих, чтоб прекратили кричать, и его соски изжеваны в мясо каждый час или два, и кроме того от него ждут хорошего ужина, и исполнения супружеских обязанностей, болен он или нет, устал или нет?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});