Доверие - Димитр Ганев

не зная от неожиданности, что сказать, ласково улыбнулся, подмигнул, закрутил педали своего никелированного «ослика» и покатил навстречу утреннему ветерку.

«А что, — рассуждал он, — совсем не помешает нам еще одного, а какова она… Надо бы доложить майору Галину. А тот, очевидно, воскликнет: «Боже мой, друзья мои, у вас трое детей!»

По асфальтированной дороге громыхали повозки: одни спешили в горы, другие спускались вниз. На какое-то время появлялись девушки с высоко поднятыми подолами юбок. Они не спешили прикрыть оголенные ноги — казалось, хвалились молодостью и свежестью.

«Я — четвертый у родителей, — думал Кирилл, — и Анчо будет последним».

— Кирилл, — услышал он голос Тоны, — будь любезен, угости сигаретой!

Тона наносила данные радиолокационной станции на белый планшет, вертикально установленный на командном пункте. Стоя у окна, Тона протянула руку к пачке, предложенной Кириллом, взяла сигарету. Все спокойно, тренировки еще не начались, даже радистки рассматривали какой-то журнал мод. Тона затянулась дымом и от удовольствия прикрыла глаза. Кирилл окинул взглядом зеленое поле, на котором, словно копны сена, возвышались два холма. Около холмов росли кукуруза и подсолнух, буйствовала люцерна.

Тона сообщила, что после обеда прибудет делегация из города, Кирилл сразу поинтересовался данными синоптиков. Она усмехнулась и сообщила:

— Все как в сказке: в три часа появятся облака, которые ты, Кирилл, вместе с другими стрелками должен расстрелять и рассеять.

С радиолокационной станции, огромные антенные зеркала которой были направлены в небо, никаких сигналов не поступало. И Галин, руководитель намеченного эксперимента, не проявлял никакого беспокойства, словно находился на проверке расположенных поблизости ракетных позиций.

Тона боролась с одолевавшей ее дремотой. Кирилл был в хорошем настроении и не мог объяснить почему, Может быть, сообщение Даны или загадочные взгляды Тоны, а может быть, оттого, что зазеленели, голые прежде холмы? Что скажет ему отец, когда узнает об этой новости? «Это хорошо, — скажет, — появится новый внук, с меня причитается». Его отец — портной, играет на тамбурине, ведет дневник: на специально разграфленном листе записывает всех известных певцов и певиц, ставит им оценки — два, три, браво. Безобидный чудак, шьет для старых крестьян шаровары и пиджаки, берет с них замусоленные левы и спешит скорее их истратить на сигареты и мастику.

«Почему меня смутил взгляд Даны? Ее глаза показались огромными, может быть, от беременности…» — рассуждал про себя Кирилл.

Вошла доктор Паскалева с бледным лицом и красивыми большими руками, присела на стул, стоявший между кроватями. В веселых историях, которые им рассказывала врач Паскалева, Галин чувствовал огромное внимание доброй и умной женщины. Ему казалось, что своими шутками Паскалева хотела непременно развеселить своих пациентов, облегчить их страдания.

Кирилл попытался поднять руку, чтобы спросить, сколько дней ему еще лежать колодой, обмотанной марлей и бинтами.

— Подожди! — остановила его доктор Паскалева, заметившая, как он отчаянно суетится. — Не люблю нетерпеливых. Я обтяну вас новой кожей. Динчева! — обратилась она к сестре, заглянувшей в палату. — Смените повязки.

— Давай, герой, поправляйся быстрее, — сказала сестра, взяв Кирилла за свободный от повязок палец, — пойдем с тобой в парк, я знаю там одно местечко для влюбленных… Товарищ майор, вы ведь меня не ревнуете? Самые большие шансы у того, кто больше страдает. — Она наклонилась к уху Кирилла: — Пришла твоя жена, сейчас войдет. Целовать себя не разрешай. Здоровайся только свободными от бинтов пальцами. Товарищ майор, вы сильно храпите и не даете спать молодому человеку.

Доктор Паскалева, дойдя до двери, сказала:

— Динчева, я жду вас в процедурной, — и зашагала по коридору.

Галин посмотрел на сестру и впервые проявил любопытство, хотя этого не следовало делать:

— А что, доктору вы тоже делаете уколы?

— Сердечные, сердечные уколы… Ей нужно взять больничный, но хватит ли сил оставить вас, — добавила она весело.

Дана вошла осторожными, неслышными шагами. С ней были дети. Галин знаками показывал ей, чтобы не плакала. Растерявшись оттого, что не может обнять мужа, она уставилась на два очень подвижных пальца в этом белом клубке. Коснувшись их, она с болью почувствовала, как жадно они ощупывают ее руку, и еле сдержала рыдания. Дети тоже бросились к этим двум пальцам, не имея другого доступа к отцу, словно он находился за огромной рекой.

Ухватившись каждый за свободный палец, они стояли в недоумении: что это за белая пелена, которой обмотав их отец?

— Глаза-то не задело? Здоровы ли глаза-то? — холодно посматривая на Галина, спросила Дана.

Он утвердительно кивнул, добавив, что обожжены только веки и брови.

Почти нечленораздельно, одними вдохами да охами, Кирилл подтвердил, что глаза у него в порядке.

Дана была потрясена, увидев забинтованного мужа. Она совсем недавно проводила его, здорового, до дороги, смотрела, как он удаляется, а что теперь…

Галин хорошо понимал ее состояние, но не знал, как и чем утешить. Хорошо, что дверь отворилась и в палату вошли трое: два товарища Кирилла и Тона. Они принесли букеты цветов. Встав в очередь; каждый пытался поздороваться с ним.

— Кто вас впустил? Ведь запрещено… Что это значит? — сердился Галин.

От волнения в Кирилле вновь проснулась задремавшая было боль, он застонал. Галин заволновался — доктор Паскалева предупреждала, что кризис продержится еще несколько дней, потом дела пойдут на поправку.

Ракетчики постояли, виновато посмотрели друг на друга и послушно пошли к выходу. Они боялись встретиться с Кириллом, но то, что они увидели, укрепило их решение больше не возвращаться на полигон.

Тона вдруг пожаловалась:

— Не хотят больше работать на полигоне. Христо говорит: «Здоровье на дороге не валяется».

— Так, так, — отозвался Галин. — А что Вельо, Драган и Стефан? И они не хотят?

Тона утвердительно кивнула.

— Бабы! И я им верил… Таким только в огороде копаться или торговать на рынке огурцами, а не ракеты запускать!

— У него шок, шок, — заволновалась Тона. — Необходимо время… Ведь вы знаете, как шофер боится руля после автомобильной катастрофы… А шеф в панике. — не хватает кадров. Только пять месяцев в году работают стрелки, а зарплату получают за год.

— Я считал их мужчинами! — не мог успокоиться Галин, сердито стуча тростью по полу. — Грош им цена, дезертиры.

Он умолк, увидев, как вздрагивают пальцы Кирилла в руке Даны. Не надо было распаляться в присутствии Кирилла, но разве выдержишь?

Раны побежденных зарастают труднее, чем раны победителей…

Дана вся напряглась, Кирилл забился в конвульсиях, старался что-то сказать, сквозь бинт проступила кровь. Это еще больше встревожило Дану, она закрыла лицо руками, из глаз брызнули слезы.

— Достаточно, — сказал Галин. — Уходите. Кирилл устал от посетителей.

Дана вышла последней. Галин еще раз взглянул на ее живот и лицо, покрывшееся желтыми пятнами, и стиснул