Виланд - Оксана Кириллова

и спокойно поговорить с Дорой о женитьбе. Мы встречались урывками, иногда у нас было несколько часов, иногда целая ночь, иногда один день, но я по-прежнему медлил с объяснением. Я считал, что скомканный, на ходу разговор будет проявлением неуважения, Дора заслуживала большего. В моих планах было вырваться на несколько дней и увезти ее на отдых в горы, может, снять коттедж где-нибудь у озера, а может, отправиться в теткин дом в Бад-Хомбурге. Мне тем более не терпелось осуществить это, поскольку мы с Францем уже покинули общие казармы и жили в комфортабельных офицерских домах, построенных заключенными. Я полагал, что Дора с большим удовольствием согласилась бы жить здесь со мной, несмотря на удаленность от города. В лагере служило много семейных, и их жены не роптали, а были необычайно довольны: где еще им прислуживала бы дармовая прислуга, исполнявшая любое желание и делавшая всю грязную работу по дому? Доре потребуется только пальчиком щелкнуть…

– Виланд, ты слышал? – В мои мысли грубо вторгся сияющий Карл.

Я окинул его рассеянным взглядом:

– Чего тебе?

Он потрясал потрепанной, скомканной газетой.

– Позорные версальские оковы сброшены! Великая германская честь восстановлена! Адольф Гитлер в очередной раз сотворил то, что не под силу ни одному правительству.

– Да говори уже! – Я нетерпеливо прервал поток его велеречивостей, пытаясь одновременно вырвать газету из его рук.

Но Карл держал ее цепко, очевидно, желая сообщить лично.

– Издан закон о всеобщей воинской повинности! Почти сорок дивизий, полмиллиона человек, и это только начало! Ты понимаешь, что это значит, Виланд? Создается армия!

Я вытаращил глаза. Осознание постепенно начало озарять меня: это было грубейшее нарушение Версальского договора – хоть и унизительного для каждого истинного немца, но за ним стояла сила победивших держав. Что теперь предпримут французы и англичане? Не может быть, чтобы они промолчали, неужели быть новой войне?..

– Виланд, ты что, не слышишь? Конец позорным ограничениям, германская армия возрождается!

Я неопределенно улыбнулся, чувствуя, как внутри горячо затрепетало. Ощущения нарастали и наконец мощно ударили в голову.

– Да, Карл, я слышу, великая Германия встает с колен, и руку ей подавший – Адольф Гитлер! – с тихим восторгом выдохнул я.

Грандиозная новость была объявлена накануне Дня памяти героев, погибших в мировой войне. Лучшего подарка своему народу рейхсканцлер и выдумать не мог.

– Так почтить память бравых вояк под силу только фюреру! За Гитлера!

– За Гитлера!

Казармы с молчаливого одобрения вышестоящего начальства гудели несколько дней.

– Горите в аду, версальские статейки!

– Не на тех напали!

Мы были неподдельно счастливы, с дерзким вызовом и затаенной опаской ожидая ответных шагов Англии и Франции, но… их не последовало. Судя по слухам и сплетням в городе, все уверовали, что причиной тому стала речь Гитлера в рейхстаге: он заверил европейские державы, что «Германия уважает и признает нынешние границы Франции и дает клятвенное обещание их соблюдать». Мы внимательно слушали радио, продолжавшее вещать высоким страстным фальцетом: «Мы отказываемся от наших притязаний на Эльзас и Лотарингию – территорий, ставших причиной кровопролитных войн между нашими великими государствами… Также, позабыв прошлое, Германия заключила пакт о ненападении с Польшей, который мы обязуемся неукоснительно соблюдать… Кроме того, считаем своим долгом заверить, что Германия не имеет намерений вмешиваться во внутренние дела Австрии, аннексировать Австрию или присоединять ее…»

Речь встретили с горячим одобрением. Идея очередной войны была не просто непопулярна – народ страшился ее как черт ладана. Судя по всему, возможная война претила и самому фюреру.

– Фюрер желает мира, но мира, основанного на принципах равенства и справедливости! – с сентенциозным запалом выкрикивал мальчишка-газетчик.

В начале лета тридцать пятого года у меня неожиданно выдались три выходных дня подряд, и я решил, что пора объясниться с Дорой, тем более что я уже не представлял своей жизни без нее. За этот год она стала мне самым близким человеком на свете, которому я мог довериться абсолютно во всем. Постепенно и она оттаяла и начала принимать у меня некоторые суммы на жизнь, чему я был несказанно рад. Мне было спокойнее засыпать по ночам, зная, что моя будущая жена не нуждается. Однажды я даже попытался завести разговор о том, чтобы нанять ей просторную, светлую комнату, в которую она могла бы переехать из своей крохотной конуры под крышей, но в этом Дора оставалась непреклонной, в очередной раз поразив меня своей скромностью. Впрочем, я не настаивал, уверенный, что в любом случае скоро заберу ее в Дахау.

По пути я зашел в цветочную лавку и попросил красиво упаковать белые кустовые розочки, которые очень нравились Доре. Затем зашел в кондитерскую, где мне аккуратно уложили в коробку несколько свежих пирожных с миндальной крошкой и перевязали лентой. Настроение у меня было отличное, под стать ярко светившему солнцу и дорогой броши в кармане, которая, как утверждал ювелир, «способна удовлетворить самый взыскательный вкус». Еще бы, двести марок как-никак.

Я быстро дошел до знакомого дома и взлетел на самый верх. Дверь была открыта, Дора стояла у окна и разглядывала плотный лист, который держала в руках. Обернувшись, она подняла его и спросила вместо приветствия:

– Ну, как тебе?

– Блеск! – Я едва скользнул взглядом по очередной акварели.

Дора отложила ее, подошла и прильнула к моим губам. Мне очень хотелось обнять ее, но в руках по-прежнему были цветы и коробка с пирожными. Я отстранился и вручил все это любимой. Не открывая коробку, Дора поднесла ее к лицу и вдохнула запах.

– Самые свежие, – заверил я.

Она поставила цветы в вазу, предварительно обрезав концы стеблей, и пошла за чайником. Я с улыбкой наблюдал, как она открыла коробку и, не удержавшись, откусила кусочек пирожного. Я понял, что пора.

– Сокровище мое. – Я подошел и взял ее за подбородок.

На губах у нее осталась сладкая крошка; нагнувшись, я провел по ним языком, проглотив ее. Дора улыбнулась.

– Дора…

Я начал волноваться, и она это сразу заметила. Нахмурившись, она отстранилась. Я быстро продолжил:

– Я люблю тебя, Дора. И полагаю, что хочу… нет, я уверен, что хочу провести с тобой…

– Виланд. – Она торопливо положила свою руку на мою, заставив замолчать.

Я непонимающе уставился на нее.

– Не нужно, – мягко проговорила она.

– Что не нужно? – опешил я.

Я был уверен, что она не поняла моего намерения.

– Предлагать выйти за тебя замуж.

Поняла. Но теперь уже не понимал я. Разве не об этом мечтает каждая… Я тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями.

– Мы же любим друг друга, разве не так?

Даже мне мое потерянное бормотание казалось жалким.

Дора продолжала смотреть на меня с грустной нежностью.

– Я люблю тебя, Виланд, это правда, и именно поэтому я не выйду за тебя. Я не хочу портить тебе жизнь. Я не самая удачная партия для будущего видного деятеля национал-социалистического движения. А ты им непременно станешь, я уверена.

Она улыбнулась и потянулась ко мне, чтобы поцеловать, но я довольно грубо отстранил ее.

– Что ты такое говоришь, Дора? Вздор!

– Нет, не вздор, Виланд. – Она вмиг посерьезнела и отвернулась.

Я не знал, что сказать. День, который должен был стать одним из самых счастливых в моей жизни, вмиг потерял свою прелесть. Мне показалось, что даже за окном стало пасмурнее. Я уставился в окошко в крыше – действительно, собирался дождь.

В нерешительности я подошел к ней и заставил обернуться.

– Дора, – как можно мягче произнес я, – разве ты не хочешь семью, детей?

Она пожала плечами.

– Нет, Виланд, нет. Не со мной. – Подумав, она добавила еще тише: – Я не создана для уютного домашнего очага, это не для меня.

Она обхватила себя руками, полностью отстранившись от меня. Я смотрел на нее со смесью обиды, злости и все-таки любви. Вдруг она вскинула голову и твердо встретила мой взгляд. Не сговариваясь, мы кинулись друг на друга. Мы целовались жестко, жадно, болезненно, причиняя боль и оставляя красные влажные следы на щеках друг друга, шее, груди… Я буквально сдирал с нее одежду, царапая вместе с тем нежную кожу. Кинув Дору на потертый диванчик, я грубо вдавил ее тело в жесткую обивку. Все произошло быстро и ошеломительно.

Одевались мы в полном молчании. Чай я так и не попил. Выйдя на улицу, я поднял ворот рубашки: все-таки пошел дождь.

Я немного побродил по городу, но без Доры мне было нечего тут делать, и я вернулся в Дахау, так и не поняв, почему она была решительно настроена против брака. Мне казалось, мы были счастливы вместе. Настроение у меня окончательно испортилось.

Поздно вечером, улучив минуту, я пристал к Францу. Мне казалось, что он-то в таких делах специалист. Выслушав, он некоторое время непонимающе разглядывал меня.

– Что мне делать? – наконец не выдержал я.

И Франц расхохотался. Я редко видел его в состоянии истинного веселья, но сейчас мне самому было не до смеха, и потому эмоциональная реакция Франца вызвала лишь раздражение.

– Что смешного? – довольно грубо спросил я.

– Что смешного? – удивленно переспросил он. – У тебя есть прекрасная возлюбленная, по твоим же словам, ангел во плоти. Она готова ублажать тебя в любое время, ничего не требуя взамен. Никаких обязательств! Да ты счастливчик, фон Тилл.

И Франц хлопнул меня по плечу. Я не знал, что на это