Участники - Денис Епифанцев

было. Просто так. Чтобы выпустить пар. Отыграться на нем.

Она стоит посреди комнаты. Она вроде как жертва и при этом первая нападает и бьет в самое больное. Но все равно жертва. Вот это его страшно взбесило.

Что же она врет-то – чувствует он. Не слабая. Не жертва. Не покинутая. Она же притворяется. Только делает вид, а сама первая начала, первая ударила.

Он не слушает, что она говорит. Он думает, что знает, что она говорит.

– Ты бессмысленный. Ты ничего не добьешься. Мне нужен другой парень, который сможет обеспечивать меня. Я достойна лучшего.

Она знает про Андрея, – вдруг пугается он, – вот о чем она говорит.

Нет. Не говорит, но хочет сказать. Видно же, что слова так и рвутся из нее. Именно этот упрек.

Вот что он думает, что она говорит.

Но она говорит другое. И видит, что он не слушает. Не слышит ее. Как всегда. Как обычно. Весь сосредоточен на себе. Все вокруг него.

Он даже не пытается – доходит вдруг до нее. Просто вот так. Одним большим куском. Лицом в темноте о гранитную плиту. Щелчок пальцами. Смыли жир с глаз. Все то же самое, только четче, резче. Я могу сколько угодно, но он даже не слушает.

Как все это бессмысленно, – думает она.

Со стороны это странное зрелище. Они как два певца в странном дуэте, где каждый поет что-то свое. В этом даже есть какой-то общий джазовый ритм и общий мотив. Они как будто подстраиваются друг под друга, поддерживают общую тональность, но поют совершенно разное.

Со стороны это странное зрелище. Как будто ругаются другие люди. Как будто они надели костюмы других людей, тех, которые ругаются, устраивают вот такие ссоры, вот так стоят, вот так кричат друг на друга и, достав из кармана шпаргалки, зачитывают друг другу в лицо оскорбления.

Это все спектакль. А если это спектакль, то должны быть зрители.

И они есть. Внутри каждого сидит придирчивый Станиславский, который выкрикивает свое «не верю», когда вдруг интонация не попадает в цель или слово не бьет наотмашь.

«Не верю», если ты не причинишь настоящей боли. «Не верю!», если не ударишь со всей силы.

Надо быть цельным, надо быть убедительным. Поэтому они искренне несколько минут верят в то, что говорят и думают.

Они достают из самых глубин все свои мечты, самые тайные желания, образы других себя и верят, искренне верят, что это могло бы быть реальностью, если бы не… что?

Если бы не ты!

Они сплетают себе, придумывают себе другую биографию, полностью, совершенно другую, и уже эти другие и выдуманные люди выкрикивают оскорбления: солнце садится где-то за спиной, гордый профиль, тонко обрисованный светом и тенью, широкая спина, расправленные плечи – вот они.

А ведь он не упрекнул ее. Это стоило ему усилий, но он не сказал ей ничего. Все это время, все эти усилия, это чего-то стоило? Вот на какую жертву он пошел ради нее. Она могла бы и оценить. Он парень. Она могла бы быть благодарной. Он парень, которому сейчас говорят, что он ничтожество. И это после того, что Она сделала? Она, конечно, поступила неправильно, сделала ему больно, но он же простил ее. Вот он. Он протягивает ей руку. Все забыто и прощено.

Она, конечно же, не видит того, что видит он. Она видит что-то другое.

Она видит себя покинутой и использованной. Она ощущает унижение. Каждую секунду, каждой клеткой. Но она милосердна, она все понимает, все прощает. Но зачем? Он же этого не ценит. Она была готова так много сделать ради него. Но ей хочется, чтобы он ценил это, видел это, говорил ей это. Она что – так много просит?

Я пожертвовала собой.

Говорит она.

Видишь? Меня! Забывшую себя ради тебя. Отдавшую себя ради тебя. Отказавшуюся от всего, что принадлежит мне по праву, ради того, чтобы отдать тебе. Но разве ты ценишь? Нет. Разве понимаешь? Нет. Разве ты стараешься? Нет. Ты правда решил, что теперь так будет всегда?

Нет.

Кто эти двое, и как вообще они раньше друг с другом общались?

Как они раньше о чем-то договаривались? Как они вместе смеялись шуткам? Как смотрели кино и выбирали в кафе из меню? И занимались сексом как?

Как получилось, что они столько времени считали себя вместе? Говорили – мы. Нас. Наше и нам. Как?

И вот они расстаются.

Все сказано.

Все нюансы выяснены, все пробелы заполнены, все точки расставлены, все затемнения просвечены. Глаза открыты.

Полная ясность. Резкость наведена такая, что аж вибрирует. Пространство вокруг такой резкости не выдерживает – начинает расслаиваться, как слюда. Отделяется зеленый слой, черный слой, голубой слой. Картинка разламывается.

Он уходит.

Как только в квартире становится тихо – он собрался, оделся, шурша синтетической курткой, сухо щелкнул замком – стало слышно, как все звенит, как электричество, преодолевая сопротивление в проводах, несется с бешеной скоростью.

Как только в квартире становится тихо, она оглядывается. Она идет на кухню и наливает воды в стакан. Потом закрепляет углы на своих местах, закуривает, настраивает резкость, сводит все эти слегка разъехавшиеся слои по точкам и приводит картинку в порядок.

Чистота и свет, как в операционной: кровати туго заправлены, скатерти туго натянуты. Нигде ни залома, ни складочки. Все хрустит.

Она наливает в скрипящий стакан жесткой воды, такой, которая не цепляется за стенку и не смачивает поверхности.

Тогда он едет в клуб. Он в баре пьет Macallan. Листает сториз в инстаграме. Его нет ни на одной фотографии. С вечеринки на даче Артура. Ни в одном аккаунте. На его плечо ложится легкая рука.

Это Саша.

Самое странное, что, когда они ругаются – эта песня, этот дуэт, это то же самое, что было, когда они познакомились. Они точно так же на первом свидании пели что-то, каждый свое, но тогда казалось, что их голоса так подходят друг другу, что они находят правильные слова и говорят такие похожие вещи. Как будто они думают одинаково.

На самом деле они и тогда пели каждый свое, но им хотелось слышать эту песню.

Теперь то же самое, только со знаком минус, то же самое, только в негативе. Ничего не поменялось. Они прошли мимо друг друга, даже не задев, не сделав друг друга хоть чуточку другими, как будто не было ни этого времени, ни этих отношений. Каждый остался ровно таким, каким был.

После секса Саша выдыхает и потягивается. Тонкое худое тело, которое он только что мял, оставляя,