Участники - Денис Епифанцев

авария, а потом восстановление картинки. То, что ты видишь сейчас, через пару месяцев будет в галерее Тейт, в Лондоне.

Тишина, скрип снега под ногами Кости, который обходит автомобиль, не отрывая взгляда от деталей.

Андрей докуривает и, смахнув рукой в перчатке шапку снега с серебристого столбика, который оказывается урной, бросает туда бычок.

– Это очень красиво, – говорит Костя, слегка ошеломленный.

– Да. Ты прав. Очень. Но будь осторожен.

Костя смотрит вопросительно.

– Знаешь, обычно считается, что человека отличает от животного способность видеть в происходящем смысл. Мол, природа жестока и бессмысленна в своей жестокости, а человек способен видеть высшее, иное. Жизнь каждого в отдельности имеет смысл. И когда человек перебарывает в себе природное – бессмысленную жестокость, – тогда он поднимается над своим животным началом и становится чем-то большим.

Знаешь, да?

На самом деле, природа не бессмысленна и не жестока. Она очень разумна, у нее есть смысл, просто ее смысл, ее разумность немного другого порядка. Ее мало интересует выживание отдельного организма, отдельной милой антилопы, ее интересует выживание популяции. Львы охотятся на антилоп. Природа дает антилопам быстрые ноги, острый слух и реакцию, а львам острые когти, сильные мышцы и охотничий инстинкт. Не антилопы сами по себе и не львы, а баланс и жизнь имеют значение.

Нам кажется, что высшее проявление человеческого, лучшее воплощение смысла жизни заключается в возможности отринуть инстинкт самосохранения, который, конечно же, руководит животным, и, например, пожертвовать собой ради высшей цели. Погибнуть, но дать возможность выжить другим.

При этом мы знаем довольно много примеров, когда антилопа, или дельфин, или пчела действуют точно так же: гибнут сами, жертвуют собой, ради других. Обычно нас ставит это в тупик, и мы придумываем какое-то сложное объяснение, почему пчела вдруг ведет себя как человек. Есть, думаем мы, какие-то еще инстинкты, более могучие, которые заставляют пчелу не думать о своей конкретной пчелиной жизни, а вот взять и закрыть собой амбразуру.

Но проблема в том, что, вообще-то, в этом нет ничего особенного.

Нам, людям, только кажется, что мы – вершина эволюционной цепочки, цари природы, а то, что делает нас людьми, – способность наделять действие каким-то глубоким смыслом. Отринуть драгоценную жизнь ради выживания популяции – звучит грубо, да? А если сказать так – жизнь имеет значение, если ты закрыл своим телом детей. Так лучше?

Мы думаем, что это и есть человеческое в нас: гуманизм, альтруизм, эмоции и социальное взаимодействие, этими эмоциями обоснованное. Способность принять такое решение.

Но на самом деле это не так. Это просто реакция. Наше осознание себя – это случайность. Природа или эволюция не собиралась давать нам веру в Бога и посмертное воздаяние, например. Ей нужно, чтобы популяция выжила, а как она это сделает – у волков густая шерсть, они могут спать на снегу, у антилоп быстрые ноги. У обезьян – примитивные инструменты и способность к обучению.

То, что в процессе этого выживания мы осознали себя, научились говорить, готовить на огне и одомашнивать животных и культуры – это случайность. Волку помогают выжить его клыки, антилопе ноги, нам ощущение, что у происходящего есть смысл.

Мы придаем этому значение, мы любим, плачем, переживаем несправедливость, но, по сути, это просто эволюционная уловка. Чтобы выжила эта конкретная популяция – ей нужны эти эмоции и такие реакции. Но эмоции не делают нас вершиной эволюции. Это глупость. Сопереживание, альтруизм, эмпатия – такая же часть вот той разумности другого порядка, которая нам просто не доступна для осмысления.

Нам кажется, что это что-то специфически человеческое, но, по сути, жестокость по отношению к чужим или милосердие по отношению к своим – это все одно и то же и это все есть у животных.

У Ханны Арендт есть книга «Банальность зла». Там много всего, это хорошая книга, много объясняющая про то, как на самом деле устроен человек, но там есть одна мысль, которая кажется мне важной. Она говорит, что мышление – это, вообще-то, крайне антиприродная, антиживотная способность. Мыслить – значит уничтожать в себе животное, а значит, уничтожать и эмоциональное и переходить в другое состояние. В состояние, в котором ты способен понять этот план, этот другой порядок. И принимать его.

Вот это, сам этот процесс мышления, он делает нас способными понять, что у жизни нет высшего смысла. Нет сверхзадачи. Нам хочется думать, что мы уникальные и ценные, но для природы мы ценны только как совокупность, как популяция. Каждый по отдельности не имеет значения. И смысл-то, по большому счету, передать гены следующему поколению.

Это кажется немного унизительным, если ты думаешь, что что-то из себя представляешь. Да ведь?

По сути, единственная вещь, которая отличает нас от животного – это искусство. Но тоже не всякое. Есть разное искусство, по большому счету почти все, что человечество создало, – это ерунда, которая должна вызывать у нас реакцию. Это может быть очень цивилизованная реакция, но это все равно реакция. Но есть искусство, которое не обращается к животному внутри тебя. Оно обращается к разуму. Перестань реагировать, говорит художник, и пойми меня.

И это и есть самое важное. Если для тебя важно быть больше, чем животное, у которого реакции чуть сложнее, чем у лягушки, то ты должен развивать в себе эту способность думать. Твой разум – это инструмент, который нужно тренировать.

Проблема тут в том, что, чем больше ты тренируешь, чем дальше уходишь от животного состояния, чем более ты разумен, тем меньше в тебе всего того, что называется гуманизмом, альтруизмом, сопереживанием и эмпатией и всем тем, что обычно считается человеческим.

Грубо говоря, чем больше ты разбираешься в искусстве, тем меньше тебе нравятся люди. Понимаешь?

И после паузы:

– Я иногда думаю, что если бы хотел избавиться от трупа, то багажник такого автомобиля был бы идеальным местом.

К моменту их возвращения в доме все переменилось. Они выходили из тихого, сонного пансионата, а возвращаются в «придорожный макдоналдс»: все уже проснулись и занимаются разными делами. Главное – собирают стол для большого завтрака. Настя на огромной сковороде жарит яичницу из пары десятков яиц. Катя режет хлеб, кто-то моет овощи для салата.

Костя поднимается в комнату, чтобы переодеться, и встречает там Лену.

Постель заправлена, как будто на нее и не ложились. В комнате чисто, как будто тут и не было никого. Взгляд испуганный, как будто он застал ее за воровством из чужой сумочки. Она складывает свой рюкзак и выглядит так, будто и не собиралась его дожидаться, а планировала сбежать.

Настя задремала на переднем сиденье, убаюканная тихим самолетным рокотом автомобиля.

– Вот тебе история, чтобы