Тимбервольф - Дмитрий Владиславович Федоров

его губ. Всегда ставил себя выше других. Умник. И женщины. Ни одну не пропускал. Даже на мою жену заглядывался.

– Доктор, меня мало интересуют сексуальные похождения Дельгадо, – она с явным омерзением, грубо прервала доктора. – Мне нужны подробности проекта: имена, должности, специализация, и, в конце концов, как Адриано смог завербовать вас.

Эскулап недоуменно посмотрел на Александру.

– Право, Симон, неужели вы так и не поняли? – он откровенно изумился, но заметив её озадаченный вид, противно захихикал, заставив Александру брезгливо поморщиться. – Великая Александра Симон находится в затруднении. Ну, надо же, – Эскулап прокашлялся и поманил пальцем врача, который замешкавшись, всё же закрыл рот пациенту кислородной маской.

– К Лисёнку попали архивы концлагерей, – шепотом произнесла она. – Конечно же. И документы, подтверждающие причастность вашего института к опытам над людьми. – Эскулап, молча согласившись, моргнул глазами. – Теперь понятно, как смог уговорить вас Дельгадо, – задумчиво сказала она.

– Я военный преступник, Симон, – Эскулап сам снял маску, отмахнувшись от врача. – После окончания войны обе стороны, как вы знаете, обменялись списками военных преступников, и заверениями, что будет сделано всё возможное для поиска и поимки таковых.

– Неужели Дельгадо уже тогда взял вас на прицел?

– Не думаю, – покачал головой Эскулап, – зеленый еще он тогда был. Ближе к истине другая версия. Выдав меня, пришлось бы выдать еще с десяток генералов и политиков разного уровня. Обоим сторонам было выгодно, чтобы вещи, творившиеся в концлагерях, были как можно скорее забыты. С другой стороны, гораздо проще было бы удалить меня, как воспалившийся на заднице чирей. Вот тут-то я теряюсь в догадках, каким образом моей шее удалось уклониться от петли правосудия, – доктор примолк, вернув на лицо кислородную маску.

– Но это не всё, что вы хотели сказать, не так ли, Эскулап? – глаза Александры хищно свернули, и она решила, что пора брать доктора за горло, – вы ни за что не разубедите меня в том, что существовало еще что-то. Что-то, что стало для вас, человека потерявшего страх перед судом и смертью, которые вы, несомненно, восприняли бы с удовлетворением, решающим аргументом. Так что это было, профессор? – Александра низко склонилась над Эскулапом, так низко, что почувствовала его зловонное дыхание. Эскулап взглянул на нее с удивлением, смешанным со страхом, и еще что-то было в его глазах, нечто неуловимое. Возможно чувство, о существовании которого он уже начал забывать. Наверное, это было ощущение откровения, способного родиться лишь в момент наивысшего переживания, даже если этим переживанием была близость смерти. И, скорее всего, чувство предвкушения законченности картины, удовлетворения от правильности и гармонии сложившегося момента. Всё устроилось, как и должно было, и последний кусочек мозаики занял свое пустующее место.

– Вы правы, Симон, а я недооценил вас, – тихо, словно сдавшись, ответил он. – Разумеется, одним запугиванием Лисенок ничего бы не добился, – Эскулап на мгновенье замолк, взвешивая каждое последующее за заминкой слово. – Когда после войны я избежал суда и смерти, то поклялся перед Богом, – Александра внутренне усмехнулась, чего-чего, а речей о Боге из уст этого паука она уж никак не ожидала услышать, – что более никогда не причиню вред ни одной живой душе. Мне пришлось уехать с континента, сменить имя, биографию, порвать все связи, имеющие хоть какое-то отношение к моему прошлому. Теперь я понимаю, как наивно было полагать, что удастся перечеркнуть свою прошлую жизнь. Все это время за каждым моим шагом следили, и Лисенку не составляло особого труда разыскать меня.

Дельгадо знал, подлец, что одним шантажом ничего от меня не добьется. Для того, чтобы склонить чашу весов в свою сторону, нужны были аргументы повесомее. Потому он и оказался у меня не с пустыми руками.

– С чем он пришел? – ее глаза загорелись адским огнем. – Ну, же доктор, говорите!

– В его руки попали тщательно скрываемые данные, – казалось, Эскулап тянет время, но скорее, ему было просто невыносимо тяжело говорить вслух о своем, возможно, самом большом преступлении.

– В его руки, – запинаясь, закончил Эскулап, – попали опечатанные архивы с грифом «Особой важности» и пометкой «Вскрыть по истечению срока давности».

– Что за архивы, доктор?! Ну! Говорите же!

– Цифровые копии, – продолжил он, с нескрываемым усилием, словно подавляя рвотный рефлекс, – личностей бойцов элитного отряда «Timberwolves».

В комнате повисла тишина, прерываемая лишь хлопками лопастей допотопного вентилятора. Только за одно это лисёнка уже можно было подвесить за ноги. Александра почувствовала, как от волнения начали неметь корни волос.

– Вместе с ними он и нашел меня, предложив возобновить проект. Меня подкупил момент, что не придется иметь дело с опытами над живыми людьми. О, Лисёнок еще тот дьявол искуситель, вам ли не знать об этом, Симон. Имея в своем распоряжении такой материал, моя исследовательская группа в праве была рассчитывать на прорыв. Так и вышло, из «сегодня», мы шагнули «в послезавтра». Но никто не мог и представить, как отреагируют на «совмещение» прототипы. Воистину, то, что последовало за «погружением», напугало если не всех, то меня уж точно. А как вы понимаете, меня напугать крайне сложно.

– Погружением? – спросила Александра.

Эскулап вздохнул, и поднял на нее тяжелый взгляд.

– Полное осознание прототипом своего человеческого Я. Достигнуть полного погружения до конца так и не удалось. Думаю, и сейчас проект топчется на месте. Эффект погружения проявлялся лишь во сне подопытных прототипов и в моменты наивысшего эмоционального переживания. И неважно какого, естественного либо вызванного искусственными методами. Так, сами того не желая, мы подарили давно умершим людям вторую жизнь.

– Боже, – ужаснулась Александра. – Да это не банальное продление жизни, тут дело явно другим попахивает.

– Воскрешением, – усмехнулся Эскулап. – Называйте, Симон, вещи своими именами. Вот тогда-то я и решил, что пора не просто уходить, пора бежать. Такую ответственность я уже не мог выдержать. Тем белее было одно «но».

– Вы о чём? – быстро переспросила Александра, боясь, как бы доктор опять не ушел в небытие.

Эскулап ухмыльнулся и, сделав театральную паузу, добавил:

– Работая с прототипами, мы уткнулись в непреодолимое препятствие. Это природные инстинкты животных, выработанные эволюцией за миллионы лет. Куда уж нам, с нашей несовершенной наукой, да еще и с ограничением по времени. Для того, чтобы условные рефлексы подавили безусловные, потребовалось бы несколько поколений. Нам никто бы не дал столько времени.

– И какие инстинкты способны подавить программу прототипов? – спросила Александра.

– Какие? – доктор задумчиво глянул на Александру, – страсть к воле. Немотивированная агрессия, которую мы так и не смогли устранить. И конечно, – он запнулся, – тяга к продолжению рода. Нужен был новый подход. Новое решение. На которое у меня не оставалось ни сил, ни желания. Я постарел, Александра. И