Если честно - Майкл Левитон

и приперся сюда, словно шпионишь за мной, – она рассмеялась и вытерла слезы. – Ты вообще не понял намека на то, что я тебя бросаю, да?

В моей голове словно щелкнул некий выключатель, прочно укладывая в мое сознание мысль о том, что Ева не будет моей девушкой, и переключая все ресурсы на надежду остаться ей просто другом.

– Нет ничего плохого в том, что тебе захотелось со мной расстаться, – сказал я ей.

– Я ведь выставила тебя идиотом! – воскликнула она, снова разрыдавшись. – Я чудовище! Почему ты все еще здесь?!

– Потому что люблю тебя, – ответил я.

Ева упала спиной на единственную на своей двуспальной кровати подушку. Я улегся рядом с ней; наши лица разделяла всего пара дюймов. Ее печальный взгляд перескакивал с одного моего глаза на другой и обратно; мне нравилось наблюдать за этим. Она рассмеялась и снова вытерла слезы. Я поцеловал ее, и она ответила на мой поцелуй. Расставание отменялось.

После этого случая мы стали видеться почти каждый день. Я играл в ее группе, а она – в моей. Я стал проводить значительно больше времени в компании ее друзей и сестры-близняшки. А через пару месяцев Ева все же согласилась зваться моей девушкой.

Как-то на выходных, когда мы с ней сидели у меня дома, ей кто-то позвонил с неизвестного номера. Сняв трубку, она уже через несколько секунд обомлела, побелев от неожиданности.

– О боже, – вымолвила она. – Ух ты. Спасибо вам. Ого.

Еще с минуту она послушала собеседника, потом вновь поблагодарила его и повесила трубку.

– Кто-то пожелал напечатать мои каракули, – сказала она. – Причем весь альбом целиком, как есть.

Она пояснила, что на протяжении всех месяцев нашего знакомства получала письма с отказами, но ни разу о них не упоминала. Ей ответили отказом все издательства, в которые она послала копии альбома, все, кроме ее любимого – из него не написали вовсе. Зато из него позвонили теперь, через восемь месяцев после ее письма, и сказали прямо, что хотят напечатать ее альбом. Я в жизни так не радовался.

– Обожаю это чувство, когда окружающий мир внезапно превосходит твои ожидания, – сказал я ей тогда.

В январе 2004 года меня в Нью-Йорке решила навестить Мириам – она тогда уже заканчивала школу. Ее каштановые волосы все еще кудрявились пышными завитушками, ничуть не изменившись с детства. Правда, носила она теперь в основном джинсы, футболки и фланелевые рубашки.

Ева тоже начала часто менять свой имидж; в то время она носила клетчатую красно-синюю зимнюю куртку и очки в тонкой оправе.

Мириам с подругой, которую она прихватила с собой, заявились в мою квартиру прямиком из аэропорта. Открыв дверь, я стал наблюдать за тем, как Мириам с интересом осматривала мою загроможденную всяким красивым старьем однушку. Сидевшая на псевдовикторианском диване Ева вскочила и подбежала к моей сестре.

– Привет! – поздоровалась она нехарактерно высоким голосом. – Я Ева, очень рада наконец-то познакомиться!

Мириам перевела удивленный взгляд с Евы на меня – она явно ожидала, что найдет меня в большом городе в гораздо более плачевном состоянии. Она обняла Еву, недоверчиво глянув на меня поверх ее плеча, будто подозревая, что я специально нанял актрису, чтобы та играла мою девушку. Подруга Мириам отреагировала абсолютно нормально – очевидно, для нее наличие девушки у старшего брата не являлось чем-то хоть сколько-нибудь примечательным или удивительным. Членов же моей семьи такое не могло не насторожить.

Я планировал предоставить Мириам с подругой самим себе на то время, пока я буду на работе, но Ева внезапно вызвалась показать им Нью-Йорк, а в последующие дни проводила с ними буквально каждый день, что показалось мне совершенно диким и необъяснимым.

– Ты ведь знаешь, что не обязана это делать – сказал я ей.

– Знаю, но мне хочется, – стояла она на своем.

Семнадцатый день рождения Мириам мы отмечали у меня в квартире, позвав всех друзей. Я собрал подборку ду-вопа[61] и соула пятидесятых и шестидесятых, поставил кровать на попа к стене и освободил свою тесную спаленку для танцев. В тот вечер Мириам сняла на одноразовую «мыльницу» Еву, танцевавшую со мной, положив голову мне на грудь.

В последний день пребывания Мириам в Нью-Йорке мы отправились пообедать с ней вдвоем.

– Ева просто потрясающая! – сказала мне Мириам. – Красивая, милая, смешная, стильная, талантливая – словом, крутая. Я прямо отлипнуть от нее не могу. Приеду домой – заимею себе такую же куртку, как у нее. Поверить не могу, что вы встречаетесь!

– Я тоже, – признался я.

– Как думаешь, у вас с ней все это надолго? – поинтересовалась Мириам, грызя чипсы.

– Вряд ли, – ответил я, – тем ценнее каждый момент, который я провожу с ней.

На этих моих словах Мириам явно расслабилась.

– Я просто хотела убедиться, что ты не питаешь на этот счет никаких иллюзий.

Высокие потолки

Руководители программы по ликбезу, в которой я работал, нанимали фрилансеров строго на полтора года. На момент истечения срока моего контракта мы с Евой встречались уже год. Я почти сразу подыскал себе халтуру в литературном бизнесе, на которой мог перебиваться с горем пополам некоторое время, однако жить на эти деньги в Нью-Йорке в одиночку сколько-нибудь долгое время было невозможно. Мне нужна была полноценная работа, вот только я сильно сомневался, что смогу ее найти. Семейный лагерь научил меня открыто просить того, о чем я хочу, даже если я знаю, что мне ответят «нет», так что я сказал Еве, что вынужден переехать, и предложил ей жить вместе. Как я и ожидал, она отказалась. Она вообще побаивалась каких-либо обязательств (у нее полгода ушло только на то, чтобы признать меня своим парнем) и была по натуре крайне независимой – проводила много времени в одиночестве и бдительно охраняла свое личное пространство. Надо сказать, мысль о том, чтобы делить с кем-то жилье, мне самому была не особо по душе, но вместе с тем я парадоксальным образом ничего более не желал так сильно, как жить с Евой. Я знал, что она этих моих чувств не разделяла; я вообще к тому моменту уже давно смирился с тем, что любил ее сильнее, чем она меня. Так что я стал подыскивать себе новую квартиру, а параллельно – и соседа по комнате из числа друзей и знакомых.

Ситуация с недвижимостью в Уильямсбурге – одном из районов Бруклина – сильно изменилась с 2002 года. Первое жилье в Нью-Йорке мне помог подыскать очаровательный пожилой риелтор, работавший в своем обшарпанном кабинете уже явно не один десяток лет. Но он к 2004 году уже ушел на пенсию, и теперь все риелторы принимали своих клиентов в напоминающих аквариум кристально чистых офисах со стеклянными витринами, полных гладко выбритых белых молодых людей с ухоженными волосами и в дорогих костюмах, мастерски владеющих искусством вешать людям лапшу на уши.

Каждому из этих риелторов я сразу ставил