Если честно - Майкл Левитон

мы обнаружили необычный видеомагазин прямо за углом. Никакой систематизацией товара в нем и не пахло: на полках просто валялись тысячи DVD-дисков и видеокассет с самым разным содержимым. Большую часть этого разнообразия составляли криво снятые низкобюджетные и любительские фильмы – чаще всего никакие. Мы с Евой иногда задерживались там по часу и даже больше, показывая друг другу совершенно сумасбродные обложки и иногда беря напрокат те, что казались наиболее смешными. Ева называла такие фильмы «трильерами» за постоянные ошибки и опечатки в описаниях; на одной из обложек так и было написано – «трильер». Иногда она мило улыбалась и предлагала: «Давай возьмем какой-нибудь трильер на вечер». В результате мы проводили такие вечера за просмотром очередного дурацкого фильма про монстров с состряпанными на коленке спецэффектами, комментируя сквозь смех все его огрехи. Время от времени в том или ином трильере попадались даже вполне трогательные сцены; как-то раз мы смотрели одно кино, в котором резиновая детская игрушка играла роль огромного монстра-аллигатора – так один из персонажей выдал на-гора настолько сентиментальный монолог, что Ева воскликнула:

– Как так – я смотрю «Убийца Крок 3» и рыдаю! Как мы дошли до жизни такой?

Иногда нам все же хотелось посмотреть что-нибудь действительно стоящее – такие фильмы Ева называла «слезовыжималками» – и тогда мы отправлялись в обычный видеомагазин. Впрочем, что бы мы в итоге ни брали, лично я смотрел кино скорее ради комментариев Евы. Иногда просмотр одной картины занимал у нас несколько часов – настолько часто мы жали на паузу, чтобы обсудить происходившее на экране. Подчас такие разговоры увлекали нас настолько, что мы даже не досматривали сам фильм. Словом, чесать языками мы оба умели отменно.

Иногда мы просто ради смеха записывали каверы на наши любимые песни или даже целые альбомы. Периодически мы делились друг с другом новой музыкой, которую где-то недавно услышали. Вскоре уже не одна сотня песен стала прочно ассоциироваться с нашими отношениями; мы еще смеялись над большинством парочек, у которых каким-то образом оказывалась лишь одна «их песня». Как-то раз, когда мы были в аптеке, я приобнял Еву и сказал:

– Слышишь? На радио наша песня!

Речь шла про тот хит 80-х Майкла Сембелло, в котором он всю песню повторяет, что его знакомая – маньяк. Так у нас появилась новая инсайдерская шутка – предлагать друг другу максимально изощренные и непотребные кандидатуры на звание «нашей песни». Как-то вечером мы сидели и слушали музыку, и Ева предложила новый вариант – «Shut Up» группы The Monks.

Мы часто и подолгу проводили время с близняшкой Евы, Лилой, с которой сама Ева созванивалась, наверное, каждые пару часов. Меня поистине поражала степень их близости. Как-то раз в отсутствие Лилы я спросил Еву, не был ли причиной тот факт, что близнецы часто знают друг о друге буквально все.

– Ведь почти вся твоя жизнь проходила на ее глазах, – сказал я. – Люди крайне редко становятся свидетелями даже десятой части событий из жизни окружающих. Даже если бы в обществе было принято открыто делиться всеми моментами своей жизни, мы все равно бы не узнали друг друга настолько хорошо, как знают близнецы.

– Ну, я даже представить себе не могу, каково это – не иметь сестры-близняшки, – ответила Ева. – Мне кажется, без нее я бы тут же сошла с ума. Вот как ты умудряешься жить без второго себя, без человека, рожденного во всем тебя понимать – это вопрос.

– Я просто еще в детстве смирился с тем, что меня вообще никто не поймет по-настоящему, – ответил я.

– Я тебя понимаю, – возразила Ева, глядя на меня с теплотой и гордостью за то, что она единственная способна меня понять.

– А я, мне кажется, понимаю тебя, – ответил я. – По крайней мере, хоть в чем-то. Но хочу понимать еще лучше.

Ева улыбнулась, но я явственно почувствовал, что она колеблется.

– Ведь мы уже год как вместе, а ты мне еще столько всего не рассказала о своем прошлом. Например, я ничего не знаю о твоих бывших…

Ева рассмеялась и зарделась.

– Ой, поверь, тебе не нужно ничего об этом знать. Нет там ничего интересного – скукота одна, – сказала она.

– Вовсе не скукота! – возразил я. – Я бы с большим интересом поглядел хоть на что-то скучное из связанного с тобой.

Ева уже не смеялась.

– Это правда скучно, – упорно повторяла она, пока я наконец не отстал.

Однажды вечером мы смотрели фильм, в котором Натали Вуд разносила в пух и прах Роберта Редфорда и говорила о том, как она его ненавидит. А потом он заткнул ей рот поцелуем, и она самозабвенно упала в его объятия.

– Если бы меня попыталась поцеловать девушка, которой я только что говорил о ненависти, я был бы в ужасе, – проворчал я, ставя фильм на паузу. – Вот если бы мне девушка сказала, что ненавидит меня, я бы даже и думать не стал о том, чтобы поцеловать ее! Я бы просто ушел! Это же просто неуважение, он, по сути, счел, что она лжет. И я бы не связал свой жизнь с человеком, который говорит вещи, не являющиеся правдой, просто из раздражения.

Ева вздохнула:

– Да ладно тебе, она же совершенно явно его любит. Просто он точно знает, чего ей хочется – ему не надо ее об этом спрашивать.

– Как по мне, так в этом нет абсолютно ничего романтичного.

– Я знаю, – ответила Ева. – Ты тоже романтик, но по-своему, – она ласково взъерошила мои волосы. – Таких романтиков, как ты, в кино не бывает.

В космосе никто не услышит твоей лжи

Однажды позвонил мой друг Сидни и сделал мне одно сумасшедшее предложение. Надо сказать, что Сидни был одним из немногих по-настоящему ценивших меня знакомых по колледжу. Он играл в футбольной команде, был высок, широкоплеч и хорош собой и мог, в принципе, при желании сойти за нормального человека. У него это настолько хорошо получалось, что он даже умудрился пробиться на работу в одну студию в Лос-Анджелесе – он занимался ремейками старых фильмов из архивов студии. По его словам, это означало, что он имел право нанять меня, чтобы я переписал сценарий одного хоррора 1930-х годов. Это был мой золотой билет.

Вскоре после того, как я начал работу над сценарием, он сообщил, что его сняли с проекта, и что ему на смену пришел более опытный продюсер из Нью-Йорка, и что мне стоило с ним встретиться. Погуглив имя этого человека, я выяснил, что смотрел несколько фильмов, над которыми он работал. Причем мне эти фильмы не нравились, но зато они нравились всем остальным. Войдя в кабинет, на который мне указали в приемной его офиса, я ощутимо удивился: передо мной оказался весьма молодо выглядевший