Клетка и жизнь - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

поехал в Москву и из разговоров в верхах понял, что учение Лепешинской скоро перестанет быть передовым. Он не растерялся и, вернувшись в Ленинград, сделал на научном обществе доклад о критическом анализе учения о возникновении клеток из живого вещества. Переполненная аудитория, затаив дыхание от удивления, слушала, как докладчик «смело» разоблачает работы Лепешинской — работы, которые он раньше объявлял классическими и единственно верными. После доклада председатель открыл прения, но никто не попросил слова. По-видимому, Макаров на это и рассчитывал — потом останется в памяти и в протоколе, что он первым разоблачил лженауку. Но тут попросил слова Владимир Яковлевич. Он размеренным шагом вышел на трибуну и медленно произнес только одну фразу: «Ругать Лепешинскую надо, ругать Лепешинскую есть за что, но негоже делать это тем, у кого живое вещество на губах не обсохло». Эта фраза Владимира Яковлевича морально прикончила Макарова, и он, ничего не ответив, быстро ушел из аудитории.

Такого рода рассказы о Владимире Яковлевиче быстро облетали всю научную среду и становились фольклором. Я излагаю их здесь именно как фольклор, а не как точный протокол. Эти истории, пересказанные много раз друг другу, помогали нам всем выживать психологически. Но Владимир Яковлевич не просто отшучивался — он шутя разоблачал зло, причем делал это во всеуслышание, легко и смело. Поэтому его шутки становились мощным оружием в борьбе с научными бандитами.

Разумеется, эта борьба была лишь частью жизни Владимира Яковлевича. Главным в ней во все самые трудные периоды оставались наука, биология и, в особенности, исследования клетки. К клетке Владимир Яковлевич относился очень эмоционально, он справедливо считал ее чудом природы. Он всегда оставался рыцарем прекрасной дамы — клетки. Помню, как на какой-то конференции кто-то при нем несколько пренебрежительно высказался о клетке как о чем-то примитивном. Владимир Яковлевич немедленно запротестовал: «Не позволю оскорблять клетку!» Он работал всегда. Даже в годы вынужденной безработицы он дома экспериментировал с клетками кожицы лука. Невозможно здесь описывать и оценивать все экспериментальные работы Владимира Яковлевича. Хочу, однако, сказать хотя бы несколько слов о полузабытых и не вполне еще оцененных обобщениях и предвидениях. Прежде всего, это созданная им вместе с Д. Р. Насоновым концепция паранекроза. Это была первая система представлений о глобальных реакциях клетки на повреждение.

Мне особенно дорого воспоминание, связанное с лекцией о движениях клетки, которую Владимир Яковлевич прочитал на школе по молекулярной биологии в Мозженке в начале 70-х гг. На волне очередных замечательных успехов молекулярной биологии Владимир Яковлевич рассказывал о сложных миграциях клеток в эмбриогенезе, к механизмам которых никаких подходов тогда не было. Помню фразу Владимира Яковлевича: «Нужно защититься от ослепляющего света молекулярной биологии, чтобы понять суть поведения клетки». Только теперь, 30 лет спустя, проблема, поставленная тогда Владимиром Яковлевичем, проблема молекулярных механизмов морфогенеза и эмбриогенеза, становится центральной проблемой биологии.

Кто знает, быть может, живи Владимир Яковлевич в более приличную эпоху, он смог бы сделать еще ряд блестящих работ, стал бы более цитируемым и известным на Западе. Однако Владимир Яковлевич сделал больше: в своем мертвящем времени он стал замечательным ученым и великим человеком.

Александр Александрович Нейфах

Среди моих друзей, естественно, было много биологов. Самым ярким из них был Саша Нейфах (старший). Он был эмбриологом и заведовал лабораторией в Институте развития АН СССР. В 1943 году он отказался от брони и настоял на том, чтобы его взяли в армию. До конца войны он был на фронте в качестве артиллериста. Нейфах все время колебался между наукой и диссидентской деятельностью. В 1968 году из-за протеста против ввода советских войск в Чехословакию он был исключен из партии и снят с заведования лабораторией. Из института Нейфаха не выгнали, главным образом благодаря тому, что его защитили директор института Б. Л. Астауров и секретарь парторганизации Г. К. Хрущев. И после этого он не снижал активности научной и политической. Он дружил с Сергеем Ковалевым и после ареста Ковалева навещал его в ссылке, много и активно помогал крымским татарам. Не менее активным он был и в личной жизни — у него было три официальных жены и несколько неофициальных. Он был влюбчив и всегда готов жениться на женщине, с которой у него возникал роман. Забавно, что от официальных жен у него рождались сыновья, а от «гражданских» — девочки. Всех своих детей он любил, заботился о них и до конца жизни сохранял со всеми своими женщинами и детьми хорошие отношения. Второй его сын, Шурик Нейфах (А. А. Нейфах-младший), закончил биофак МГУ и был одним из самых талантливых моих учеников. В последние годы здоровье Саши Нейфаха постепенно ухудшалось (у него был порок сердца), профессор Семеновский сделал ему операцию, но после операции у него развился клапанный эндокардит. С этим он поступил в отделение к нашей дочери, но, к сожалению, ни один из антибиотиков ему не помогал, и в 1997 году он скончался. В больнице его часто навещал старший сын — биолог, кандидат физ. — мат. наук, который стал священником. К моему удивлению, незадолго до смерти Саши его сыну, отцу Георгию, удалось убедить отца креститься.

Из записок Элины Наумовны Васильевой

К сказанному Юрой о Саше Нейфахе я могу добавить только несколько эпизодов из наших совместных встреч. Все эти истории касаются его отношений с женщинами. Они были всем известны и только характеризуют Сашкину широкую натуру. Со всеми женщинами он расставался легко и потом поддерживал с ними теплые отношения. Познакомилась я с Сашей на одном из вечеров в доме Агола, и мы сразу подружились.

В то время он был женат второй раз и жил со своей женой Галей и с сыном Шуриком. Мы договорились поехать весной в Коктебель. В Коктебеле в конце апреля и в начале мая всегда было фантастически красиво. Горы там сначала покрываются желтыми и синими цветами, а потом расцветают тюльпаны и пионы. Мы гуляли по горам и однажды встретили на склоне человека, который нес большой букет пионов. В Саше вдруг проснулся эколог, он рассвирепел и