Клетка и жизнь - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

Стюарта в Национальном институте рака в Бетесде. Это была замечательная классическая патологоанатомическая лаборатория с богатейшей коллекцией препаратов экспериментальных опухолей самых различных типов, которые им присылали со всех концов США. Руководитель лаборатории Харольд Стюарт был образцовым примером американского аристократа, высокообразованного и знающего свою специальность — патологию опухоли и общие онкологические проблемы. Я договорился с ним, что займусь изучением всей этой коллекции, что я и делал в течение трех месяцев. Старший научный сотрудник лаборатории Тельма Данн была крупнейшим специалистом по экспериментальным опухолям молочной железы. Она подробно демонстрировала мне свою большую коллекцию этих новообразований. Вообще в лаборатории была исключительно доброжелательная и приятная атмосфера взаимного уважения и желания помочь друг другу. Ко мне Стюарт относился более чем внимательно. Я привез в Бетесду рукописи двух статей, подготовленных мной вместе с Н. Т. Райхлиным и другими сотрудниками нашего московского института. В этих статьях мы подробно описали морфологию предопухолевых изменений при экспериментальном канцерогенезе, вызванном канцерогенным углеводородом, диметилбензантраценом или инертной полиэтиленовой пластинкой. После редактирования английского перевода сотрудниками лаборатории Стюарта обе статьи были напечатаны в журнале Национального института рака. Последний месяц моего пребывания в США был занят поездками по интересовавшим меня лабораториям в разных концах страны. Я побывал в лабораториях Нью-Йорка, Баффало, Чикаго, Лос-Анджелеса и Сан-Диего. Везде я делал доклады о наших работах и подробно знакомился с деятельностью ведущих американских онкологов.

Когда я вернулся в Москву, то, как и полагалось, написал огромный, на 80 страницах, отчет о работах тех лабораторий, которые я посетил в США. У меня взяли в Минздраве мой отчет и предложили пройти в соседнюю комнату, где особый сотрудник попросил меня написать на двух-трех страницах дополнительный отчет для отдела внешних сношений. Здесь меня заело. Я понял, о чем идет речь. «Я же подал отчет в соседней комнате». «Нам нужен другой отчет, — сказал мне этот сотрудник, — за вашей отдельной подписью». Тут меня осенило: меня хотели сделать штатным осведомителем особого отдела. Я, сославшись на усталость после длительной поездки, отказался. Результатом отказа в сотрудничестве была полная блокада моих поездок за рубеж, в том числе на конгрессы и конференции на протяжении 15 лет — даже в соцстраны. Лишь в начале 90-х, когда ограничения на поездки были почти полностью сняты, я смог посетить еще раз США, где увиделся опять с Харольдом Стюартом — он был уже очень болен и не работал. Он вспоминал с удовольствием свой отдел, коллектив. «Хороший был отдел», — сказал он мне, и я охотно с ним согласился. Вскоре после моего визита X. Стюарт скончался.

После снятия «блокады» я посетил несколько европейских стран: Чехию, Словакию, Венгрию; был на конференции в Норвегии, где активно общался с Джорджем Клейном и его женой, Евой Клейн — самыми крупными шведскими онкологами-экспериментаторами. Там я встретился также с китайским другом, онкологом У Минем — когда-то он работал у нас в Москве, и я помог ему тогда защитить докторскую диссертацию. От У Миня я узнал, что наша совместная с Гельфандом книга «Нормальные и неопластические клетки в культуре» переведена на китайский язык, и через некоторое время я получил от него эту книгу.

В Москве у меня в лаборатории и дома бывали многие английские и американские друзья, например Аберкромби, Данн, Кертис и др. Майкл Аберкромби был самым крупным клеточным биологом Великобритании, автором понятия «контактное торможение движения». Прочитав мою работу о заживлении раны в монослое, он предложил Оргкомитету эмбриологической конференции, которая тогда готовилась в Москве, поставить мой программный доклад. В Москве в Оргкомитете этому очень удивились: я не числился среди эмбриологов, — но все же доклад в программу включили. В докладе я подробно рассказал о разрушении микротрубочек антитубулинами — агентами, снимающими поляризацию движений и направление роста клеток, в том числе направленные расхождения митотических хромосом в метафазе митоза. Доклад, по-видимому, понравился, и Аберкромби предложил мне напечатать эту работу в журнале, который он редактировал. Я отправил им статью, и она стала широкоцитируемой в мировой литературе. Аберкромби еще раз специально приезжал в Москву и подробно знакомился с нашей работой.

В 1963 году, во время моей командировки в Америку, благодаря усилиям И. Г. Петровского, ректора МГУ, и с подачи Гельфанда на биофаке была организована кафедра вирусологии, где профессорами-совместителями были назначены Абелев, Агол и я. Возглавлял кафедру ученик Белозерского И. Атабеков. В мои обязанности на кафедре, помимо руководства сотрудниками, входило чтение курса лекций по биологии раковой клетки и ведение студенческого семинара. В группе, организованной при кафедре, стали совместно с нами (Гельфандом и мной) работать некоторые сотрудники лаборатории (Иванова, Домнина, Фетисова, Плетюшкина). В лабораторию была также зачислена А. Серпинская, окончившая кафедру вирусологии. С мехмата МГУ к нам в группу перешли четыре студента-математика, которые увлеклись клеточной биологией: В. Гельфанд (сын И. М.), Л. Марголис, А. Бершадский и В. Розенблат. В то время зачислить в аспирантуру сразу четверых, имеющих иудейское происхождение, было трудно. Помог авторитет И. М. Гельфанда. По его просьбе Институт океанологии АН СССР взял в аспирантуру Л. Марголиса и В. Розенблата, и при этом Марголис работал с нашей группой и во время аспирантуры, и после ее окончания. В. Гельфанд и А. Бершадский были в аспирантуре у Спирина.

Все работали очень успешно и защитили кандидатские диссертации по биологии, а Марголис, Гельфанд и Бершадский стали затем докторами биологических наук и продолжали исследования в области клеточной биологии. Они достигли высокого профессионального уровня и могли бы сами руководить лабораториями, но возможности в России не нашлось, и в результате А. Бершадский уехал в Израиль, а В. Гельфанд, Л. Марголис и В. Розенблат — в США. Спустя некоторое время в Америку переехали и другие мои сотрудники и ученики: А. Нейфах-младший, А. Любимов, Г. Банников, С. Трояновский, Т. Свиткина, А. Серпинская, И. Тинт, Л. Лясс, Ю. Ровенский. В Израиль уехала и наша сотрудница И. Славная. Большинство моих уехавших учеников очень востребованы — так, в Национальном институте здоровья в Вашингтоне весьма успешно работает Л. Марголис. Недавно он вместе с моей дочерью Еленой, московским кардиологом, получил большой российский грант. В Чикаго стали руководителями лабораторий в университете В. Гельфанд, Т. Свиткина, С. Трояновский и Л. Лясс. А. Любимов — профессор университета в Лос-Анджелесе и занимает должность директора Глазной программы Института регенеративной медицины.

А. Бершадский руководит лабораторией в Институте Вейцмана в Израиле, а также лабораторией в Сингапуре.

Все они по-прежнему контактируют друг с другом и с нами. Приезжая в Москву, делают доклады в лаборатории и бывают у нас дома. К великому сожалению, в Америке от тяжелых болезней скончались Шурик