Клетка и жизнь - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

семинар Свет-Молдавского. На семинаре мы делали доклады о своих работах или о литературных данных. Гельфанд, прослушав чей-нибудь доклад, обычно просил одного из участников семинара повторить кратко и четко суть доклада. «Он что-нибудь сказал?», — был его традиционный вопрос. Чаще всего обязанность давать такой разъясняющий комментарий доставалась Нейфаху-младшему или мне. В общем, семинар сыграл уникальную роль в обучении участников ясному и четкому мышлению. Некоторые не выдерживали этот стиль семинара: отсутствие «научного этикета» принимали за грубость руководителя и покидали семинар. Но основная часть участников сохранялась до тех пор, пока Гельфанд не уехал в Америку.

Характер Гельфанда был непростым: в общении с академиками-математиками он также часто резал «правду-матку», не стесняясь никого. Поэтому его несколько раз проваливали на выборах в действительные члены Академии. Он был членом-корреспондентом РАН, куда его выбрали рано при содействии группы Келдыша, где он тогда активно работал. Другим поддерживающим Гельфанда академиком был тогдашний ректор МГУ И. П. Петровский, человек очень порядочный и достойный, но общего положения вещей это не меняло. Ситуация с выборами Гельфанда в академики была одиозной и в конце концов его все-таки выбрали в действительные члены РАН. В это время Гельфанд развелся с женой, матерью двух его сыновей, Сергея и Володи, и покойного Саши. После многих неудачных попыток найти новую молодую жену И. М. женился на аспирантке-математике из Киева, которая была моложе его на 38 лет. У них родилась дочь, которую он безумно любил. Страх за судьбу дочери был, по-видимому, одной из причин его отъезда в Америку, где он прожил 20 лет. Вначале он работал в Гарварде, но затем с помощью его ученика Д. Каждана перевелся в Ратгерский университет в штате Нью-Джерси, где получил постоянное место профессора математического департамента.

Через некоторое время И. М. договорился с руководителем биологического департамента X. Федером о нашей совместной работе, и я со своими сотрудницами (сначала с И. Тинт, а затем с Н. Глушанковой) ежегодно приезжал на два-три месяца для совместных экспериментов. За работу в лаборатории я получал от американцев небольшую сумму и авиабилет, но зато они оплачивали некоторые реактивы и приборы, необходимые для работы в Москве. В Ратгерсе, благодаря усилиям Ольги Фуксон, работавшей в биологической лаборатории этого университета, у нас появились аспиранты — биологи из России и Украины М. Крендель и Т. Омельченко, переехавшие в Америку. Они сделали и защитили хорошие диссертации и сейчас ведут самостоятельную работу в американских университетах. Когда я приезжал в Америку, мы всегда встречались и вместе обсуждали их деятельность.

В те годы (1990–2000-е) меня приглашали с лекциями в некоторые американские университеты. Я побывал, в частности, в Северной Каролине у профессора А. Харриса. На меня сильное впечатление произвела оригинальность его размышлений о механизмах эмбриогенеза. Альберт Харрис был очень приятным человеком и оригинальным ученым со своими взглядами и моделями клеточной динамики. Мы с ним подружились в США, а потом продолжили общение в Москве и Питере. Я не раз бывал у Харриса дома, и они с женой много раз возили меня на берег Атлантики, показывая тамошние виды. Впоследствии я пригласил Харриса в Москву и Санкт-Петербург, где он выступал с лекциями, побывал в нашей лаборатории и у нас дома.

В последние годы своей жизни И. М. работал в основном дома, а я, когда приезжал в США, ежедневно ездил для обсуждения работы к нему домой. В общем, эти годы прошли в основном в поездках между Москвой, Бостоном и Нью-Джерси (Ратгерсом).

Совместные работы с Гельфандом были важны нам обоим и позволили сформулировать важнейшее общее положение об основной функции цитоскелета: цитоскелет и, в первую очередь, система микротрубочек ответственны за динамическую стабилизацию организации клетки. При этом система микротрубочек и неразрывно связанная с ней система центриолей ответственна за расположение и организацию актин-миозиновых компонентов цитоскелета, которые, осуществляя натяжение, контролируют рост и деградацию фокальных адгезий. Эти адгезии, связанные с внеклеточным матриксом, непосредственно ответственны за форму клетки, образование отростков и направленные движения.

В Америке мы очень подружились с семьей биологов из Москвы — Олей Фуксон и Шурой Кистером. Ольга в Москве работала с М. Беркенблитом, который сотрудничал с Гельфандом, а его жена, Елена Глаголева, в Москве писала с Гельфандом популярные книги по математике для школьников. Они тоже приезжали несколько раз на два месяца в Ратгерс, где Беркенблит ставил биологические опыты, а Лена Глаголева вместе с Гельфандом переводила их книжки для школьников на английский язык. Ольга Фуксон всегда была и, естественно, остается очень добрым и активным человеком и всегда помогала в устройстве всем приезжавшим в Америку, в частности нам. Шура Кистер работал с Гельфандом по регуляции синтеза белка, и их совместные работы публиковались в американских журналах. Оля и Шура до конца жизни Гельфанда проявляли действенную заботу о нем. Их дом в Нью-Брансвике находился недалеко от дома Гельфанда, и Шура бывал у И. М. почти ежедневно.

Из записок Элины Наумовны Васильевой

Для Юры в отношениях с разными людьми чрезвычайно важной была активность и успешность их научной деятельности и наличие других общих интересов: любовь к литературе, особенно к поэзии, к музыке, вообще к искусству.

Мне тоже нравились люди с разнообразными интересами, но для меня были важнее их человеческие качества. И тут у нас иногда возникали проблемы.

И. М. Гельфанд был, несомненно, гениальным человеком и не только математиком. С ним и его женой Зорей Яковлевной я познакомилась в его доме, куда все знакомые приехали после похорон их сына Саши. Тогда меня поразила невероятная душевная стойкость: не их утешали в этом ужасном горе, а они. Спустя некоторое время я получила от И. М. предложение ходить на семинар вольнослушателем и стала одним из его членов. Я мало понимала серьезные доклады умных биологов, но мне там было интересно. Однако через некоторое время я поняла, что отрицательные эмоции, которые я там испытывала, превалировали над интересом. И. М., несомненно, преследовал благую цель: научить биологов делать четкие доклады, построенные на основе математической логики, и без воды. Это умели делать единицы, остальных он подвергал унизительному воспитанию. Наблюдать это для меня было невыносимо, и я перестала ходить на семинар. То же сделали и некоторые другие «семинаристы», которым там, безусловно, было и интересно, и полезно. Одним из них был