Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

все неправительственные человеческие отношения были стерты в порошок. Гидравлическое общество никогда не делает первого шага и потому не закладывает базы для второго.

Идея всеобщего контроля казалась очень привлекательной для главных идеологов гидравлического деспотизма. Гарсиласо де ла Вега, выходец из семьи вождя, утверждал, что при власти инков особые чиновники ходили по домам и следили, чтобы никто не сидел без дела. Бездельников били по рукам и ногам; «закон предписывал также и другие наказания». В великой китайской «Утопии» бюрократического правительства, «Чжоу ли», описывались чиновники, которые в хорошо управляемом государстве должны регулировать жизнь людей в деревне и в городе.

Нет никаких причин сомневаться в том, что инки желали, чтобы их подданные работали не покладая рук, но для того, чтобы слежка за домашней жизнью простолюдинов стала эффективной, потребуется целая армия чиновников, которые «съедят» большую часть средств, не обеспечив повышения доходов, способного компенсировать затраты на эту слежку. Поэтому очень трудно поверить в то, что «законы», о которых говорил Гарсиласо, выходили за пределы общего наблюдения – и потому не требовали больших затрат. То же самое можно сказать и о классическом учебнике китайской бюрократии. Все образованные чиновники Китая тщательно штудировали «Чжоу ли», но, получив должность, вскоре начинали отличать сладкую мечту о тотальном социальном контроле от суровой административной реальности. Лишь изредка им удавалось вмешаться в какое-нибудь дело, в основном же приходилось смиряться с тем, что удается контролировать только стратегически важные сферы жизни китайского общества.

Тотальный социальный контроль для существования агроуправляемого деспотизма совсем не нужен

Утверждать, что закон уменьшения административной отдачи не позволяет гидравлическому государству организовывать тотальную слежку за отдельными людьми и вторичными организациями, – это все равно что говорить о том, что правительство не ощущает потребности в таком контроле. Если бы это было не так – иными словами, если бы тотальный контроль был необходим для поддержания деспотического режима, то правители вынуждены были бы тратить все свои доходы на обеспечение своей безопасности. Всем понятно, что такая система власти была бы неработоспособной.

История показывает, что в течение длительных периодов «мира и порядка» гидравлические лидеры могли вполне обойтись без очень дорогих мер. Она также свидетельствует о том, что в «нормальных» условиях правителям не требуется приносить крупные материальные жертвы. За исключением тех времен, когда в стране царят беспорядки, их отлично защищает широко раскинутая сеть разведки и органов принуждения, блокирующая развитие независимых национальных первичных организаций и не позволяющая недовольным гражданам или вторичным организациям высказывать свое недовольство.

Одной из причин возникающих периодически политических кризисов может быть неудовлетворенность отдельных граждан и организаций. Однако серьезное недовольство, каковы бы ни были его причины, очень быстро принимает форму вооруженного мятежа, который приходится подавлять войсками. В ответ на закон уменьшения административного возврата хозяева аграрного аппарата учитывали риск восстаний, случающихся время от времени, и делали то, что их современным индустриальным преемникам делать не приходится: они даруют определенные свободы большинству индивидуальных предпринимателей и определенным вторичным организациям.

Сектор индивидуальной свободы в гидравлическом обществе

Ограничения управленческого контроля

Продолжительность государственной барщины определяет период, в течение которого человек, живущий в гидравлическом обществе, лишается свободы действий. У барщины может быть много задач, но она должна оставлять работникам-крестьянам достаточно времени, чтобы обрабатывать свои поля. Конечно, даже в своих селах крестьяне вынуждены подчиняться политике экономического планирования, но в большинстве случаев эта политика включает в себя несколько крупных заданий вроде пахоты, сеяния и сбора урожая и, быть может, еще выбора главной культуры для выращивания на своем поле. Часто до этого дело не доходит, а временами все эти работы могут отсутствовать.

В условиях передовых технологий барщина изменяется и, со временем, вообще исчезает. Работу на собственном поле может заменить налог; им же могут быть заменены более или менее крупные элементы несельскохозяйственной барщины.

Но каким бы ни был характер сельскохозяйственных общин и продолжительность общественных работ, существуют определенные и, временами, весьма длительные периоды в жизни крестьян, когда они могут заниматься своим хозяйством. А у тех простолюдинов, которые не заняты в сельском хозяйстве, подобные периоды продолжаются гораздо дольше. Ремесленники и торговцы, которые в дифференцированном обществе занимаются своими делами профессионально или частным образом, могут стать более ценными плательщиками налогов, чем те, кто трудится в принудительном порядке. Свобода их действий, соответственно, резко возрастает.

Маркс говорил о «всеобщем рабстве», которое царит на Востоке. По его словам, подобный тип рабства, рожденный принадлежностью человека к гидравлическому обществу, существенным образом отличался от западного рабства и крепостничества[15].

Ценность Марксовой формулы заключается в том, какие вопросы она поднимает, а вовсе не в том, какие дает ответы. Человек, посланный обрабатывать землю для азиатского государства, на весь срок своей работы превращается в раба этого государства. Он прекрасно понимает, что его лишили свободы ради потребностей государства, аналогичным образом он осознает и радость работы на себя.

Если сравнить ограниченное государственное рабство гидравлического общества с тотальным государственным рабством индустриального общества, то выяснится, что первое делает гораздо больше уступок человеческой свободе, чем второе.

Ограничение контроля за мыслями людей

Такая же тенденция идти на уступки наблюдается и в сфере контроля за мыслями населения. Чтобы лучше понять, что это такое, мы должны представить себе, какое огромное давление оказывает гидравлическое государство на господствующие в обществе идеи. Тесное взаимодействие, существующее между светскими и церковными властями, позволяет применять это давление не только к высшим, но и к низшим слоям общества. Сыновья доминирующей элиты обычно обучаются у представителей господствующего класса, а все население находится в постоянном контакте с государственными храмами и священниками, которые в них служат.

Образование – это долгий процесс, но переоценить его последствия невозможно. В Индии молодой брамин, готовившийся стать жрецом, обязан был изучить одну, две или все три Веды, причем на освоение каждой уходило долгих двенадцать лет. А членам «защищающей» касты кшатриев и даже тем, кто принадлежал к следующей за ней низшей касте, тоже советовали изучать священные книги. В Китае «образование», то есть знание канонических (классических) произведений, во времена Конфуция было главным условием для поступления на административную работу. Будущие чиновники должны были сдавать сложные экзамены по каждой книге, и это помогало энергичным и амбициозным юношам, а также престарелым членам правящего класса и людям среднего возраста сохранять полную «боевую готовность» в области идеологии.

Но те же самые общественные силы, которые требовали систематического повторения доминантных идей, поддерживали и разнообразие второстепенных религий. Многие простые гидравлические цивилизации терпимо относились к предсказателям и колдунам, мелкомасштабные действия которых прекрасно дополняли скоординированные действия священнослужителей ведущих племенных и