Стихи и эссе - Уистан Оден

VESPERS

Несмотря на то, что холм, возвышающийся над нашим городом, всегда был известен как Могила Адама, только с наступлением сумерек ты можешь увидеть возлежащего гиганта, с головой повернутой на запад и правой рукой опирающегося на ляжку Евы [225]по тому, как горожанин смотрит на эту вызывающую пару, ты можешь определить, что он реально думает о своем гражданстве,также, как сейчас ты можешь услышать в кошачьем концерте пьяницы его мятущуюся печаль, рыдающую по родительской дисциплине, а в его похотливых глазах ощутить безутешную душу, отчаянно высматривающую под проплывающими мимо конечностями след ее безликого ангела, который в том далеком прошлом, когда желание могло помочь, соорудил ее и исчез:Ты можешь снабдить Солнце и Луну соответствующими масками, но в этот час гражданских сумерек все должны носить свои собственные лица.И это означает, что наши два пути пересекаются.Оба одновременно узнаем свои Антиподы: то, что я из Аркадии [226] и что он из Утопии [227].Он с презрением смотрит на мой живот Водолея: я замечаю, в ужасе, его Скорпионов рот.Он хотел бы видеть меня, чистящим отхожие ямы: я бы хотел, чтобы он убрался к другим планетам.Оба молчим. Каким опытом нам делиться?Разглядывая абажур на витрине, я замечаю то, что он спрятан от глаз покупателя: он же рассматривает его, как слишком дорогую покупку для крестьянина.Проходя мимо рахитичного ребенка трущоб, я отворачиваюсь: он отворачивается, проходя мимо круглолицего крепыша.Я надеюсь, что наши сенаторы уподобятся святым, подразумевая, что они обойдут меня лично реформами: он надеется, что они будут вести себя как baritoni cattivi, и, когда в Цитадели горят поздние огни, я (который никогда не видел полицейский участок изнутри) потрясен и раздумываю: "Если бы город был так свободен, как они о нем говорят, то после захода солнца все его конторы превращались бы в огромные черные камни":Он (которого лупили несколько раз) совершенно спокоен, но тоже подумывает: "В одну прекрасную ночь и наши ребята будут там работать".Теперь ты видишь, почему между моим Эдемом и его Новым Иерусалимом ни о каком договоре не может быть и речи.В моем Эдеме человек, не любящий Беллини [228], обладает достаточно хорошими манерами, чтобы не родиться: в его Новом Иерусалиме человек, не любящий работать, пожалеет о том, что родился.В моем Эдеме есть несколько коромысловых двигателей, локомотивов с седлами, водяных колес и немного других образцов устарелой техники для потешных игр: в его Новом Иерусалиме даже хладнокровные, как огурцы, повара интересуются машинами.В моем Эдеме единственный источник политических новостей — слухи: в его Новом Иерусалиме издавался бы ежедневный вестник с упрощенным правописанием для слабо владеющих языком.В моем Эдеме каждый исповедует принудительные ритуалы и суеверные табу, но никак не мораль: в его Новом Иерусалиме опустеют храмы, но, при этом, все будут исповедовать рациональную добродетель.Одна из причин его презрения — это то, что стоит мне закрыть глаза, свести железный мостик к переправе, пройти на барже через короткий кирпичный тоннель, и я снова в моем Эдеме, где рожками, доппионами и сордумами [229] приветствуют мое возвращение веселые шахтеры и староста Кафедрального (римского) Собора Св. Софии (Die Kalte) [230]:Одна из причин моей тревоги — то, что когда он закрывает глаза, то прибывает не в Новый Иерусалим, но в один из августовских дней насилия, в котором дьяволята прыгают в разрушенных гостинных комнатах, и потаскухи вмешиваются в дела Парламента илив одну из осенних ночей обвинений и казней через утопление, когда раскаившиеся воры (включая меня) уже взяты под стражу, и те, кого он ненавидит, начинают ненавидеть самих себя.Таким образом, отводя взгляд, мы перенимаем позы друг у друга; уже удаляются наши шаги, ведущие каждого из нас, неисправимых, к своей трапезе и к своему вечеру.Было ли это (как это может показаться любому богу перекрестков) просто случайным пересечением жизненых путей, лояльных и не очень выдумокили, также, рандеву сообщников, которые, вопреки самим себе, не могут отказаться от встречи,чтобы напомнить другому (оба ли, в глубине души, желают знать правду?) о том, что половина их секрета, о котором каждый из них мечтает позабыть,заставляет обоих на долю секунды вспомнить свою жертву (но для него я мог бы позабыть кровь, а для меня он позабыл бы невинность),на приношении которой (назови ее Авелем [231], Ремом [232], кем угодно, все одно Приглашение к Греху), одинаково основаны аркадии, утопии и дорогой нам старый мешок демократии:Без цемента крови (обязательно человеческой, обязательно невинной) не выстоит ни одна светская стена.

COMPLINE

Сейчас, когда желание с желанным   Не привлекают прежнего вниманья,И тело, шанс используя, сбегает   По органу, частями, чтобы слитьсяС растениями в девственном их мире,   Найдя его по вкусу, день последнихПоступков, чувств из прошлого уже,   Мгновение грядет воспоминаний,Когда вокруг все обретет значенье:   Но вспомню я лишь хлопанье дверями,Хозяек брань и ненасытноcть старца,   Завистливый и дикий взгляд ребенка,Слова, что подойдут к любым рассказам,   Но в них я не пойму сюжет, ни дажеСмысл; припомнить не смогу деталей   Происходившего меж полднем и тремя.

Со мной теперь лишь звук — сердечный ритм   И чувство звезд, кружащих на прогулке,Они беседуют на языке движений,   К нему я лишь примериться способен,Но не прочесть: на исповеди сердце,   Сейчас, быть может, сознается в том, чтоС полудня и до трех случилось с нами,   Наверняка созвездия распелисьВ веселье буйном далеко отсюда,   От всех пристрастий и самих событий,Но, зная, мне не ведомо их знанье,   Что следует мне знать и, презираяВоображенья прелюбодеянье,   Тщету его, позволь, благословляяТеперь их за помилованья сладость,   Принять сейчас и наше разделенье.

Отсюда шаг меня уводит в грезы,   Оставь меня без статуса средь темныхВ невежестве его племен желаний   Без танцев, шуток, тех, что практикуютМагические культы, чтоб задобрить   То, что за эти три часа случилось,Тех, что скрывают странные обряды,   Спроси их молодежь, в лесу дубовомПытающую белого оленя —   Ни слова на угрозы, взятки, значитБылая ложь есть шаг до пустоты,   И мой конец, как и для городов,Есть полное отсутствие: ведь то, что   Приходит быть в небытие вернетсяЛишь ради справедливости и ритма,   Что выше меры или пониманья.

Могут ли поэты (могут ли люди на телеэкране)   Спастись? Не легко нам веритьВ неведомое правосудие   Или молиться во имя любви,Чье имя позабыто: libera   Me, libera C (дорогая С)И все бедные сукины дети, у которых   Все всегда валится из рук, пощадите насВ самый молодой из дней, когда все   Пробуждаются от толчка, факты есть факты,(И я точно буду знать, что случилось   Сегодня между полуднем и тремя)И мы тоже сможем придти на пикник   И, ничего не пряча, войти в круг танца,Двигающегося в perichoresis [233]   Вокруг вечного дерева.

LAUDS [234]

Пернатые в листве поют и вьются,Кукареку! — Петух велит проснуться:В одиночестве, за компанию.

И будит солнце смертные созданья,К мужчинам возвращается сознанье:В одиночестве, за компанию.

Кукареку! — Петух велит проснуться,Колокола — дин-дон! — к молитве рвутся:В одиночестве, за компанию.

К мужчинам возвращается сознанье,Храни, Господь, людей и мирозданье:В одиночестве, за компанию.

Колокола — дин-дон! — к молитве рвутся,По кругу жернова в поту несутся:В одиночестве, за компанию.

Храни, Господь, людей и мирозданье,Цветущее в предсмертном ожиданье:В одиночестве, за компанию.

По кругу жернова в поту несутся,Пернатые в листве поют и вьются:В одиночестве, за компанию.

1949–1954