Царские дети и их наставники - Борис Борисович Глинский

— Начала, которые вы проводите, укрепляют души ваших учеников, — сказала она ему однажды. — Я читаю ваши записки с величайшим удовольствием и чрезвычайно довольна вашим преподаванием.

В другой раз, когда до ее сведения дошло, что Лагарп продолжает сноситься со своими швейцарскими и французскими друзьями, которые не пользовались у себя на родине расположением и любовью правительства, Екатерина сказала наставнику своих внуков:

— Я знаю, что вы честный человек, и этого мне довольно; оставайтесь при моих внуках и ведите своё дело так же хорошо, как вели его до сих пор.

Этими словами государыня показала Лагарпу и всем его недругам, что его положение при ее дворе вполне прочно и что никакие злые наветы не могут поколебать ее доверия к воспитателю. Так продолжалось до 1794 года, когда во взглядах Екатерины на европейские дела и в ее чувствах к представителям французской литературы и философии произошёл значительный перелом.

V

Отношения великого князя Александра к своему наставнику с каждым годом носили все более сердечный характер, и он решительно на все смотрел глазами Лагарпа.

Однажды он бросился на шею своему дорогому учителю и был осыпан пудрой с его парика.

— Посмотрите, любезный князь, на что вы похожи? — заметил ему, ласково улыбаясь, Лагарп.

— Всё равно никто меня не осудит за то, что заимствую от вас. От вас ничто дурное ко мне не пристанет! — пылко воскликнул Александр.

Но скоро великому князю пришлось уделить значительную долю своих душевных чувств другому лицу, ставшему к нему, по выбору его державной бабушки, ближе всех на свете.

Когда Александру Павловичу минуло пятнадцать лет, Екатерина Великая решила, что уже пора подыскать ему подругу жизни. Ее выбор остановился на сверстнице ее внука, хорошенькой баденской принцессе Луизе-Августе, наречённой при принятии православия Елисаветой Алексеевной. Сватание великого князя, а затем бракосочетание сопровождались пышными праздниками, на которые, между прочим, съехались многие знатные европейские принцы. Последние, узнав, что при дворе Екатерины живёт Лагарп, которого они не любили, стали вооружать против него государыню. Это оказало влияние на Екатерину, и она стала относиться холоднее к Лагарпу. Его имя даже было вычеркнуто из списка награждённых по случаю бракосочетания Александра Павловича.

Лагарп понял, что дни его во дворце сочтены и что лучше всего самому откланяться государыне, нежели ждать оскорбительной отставки. Поэтому он решил написать объяснительное письмо Екатерине, каковое и было передано ей Салтыковым. Вот что писал государыне наставник ее внуков:

«Я прибыл бедняком ко двору. Благодаря благодеяниям ее величества я жил в достатке. Если я должен покинуть двор бедняком, то делаю это без сожаления и угрызения совести, с душою столь же честною, но с сердцем более разбитым, чем во время приезда… Слава Богу, что я был наставником русских великих князей, и воспоминание о лестной доверенности ее величества надолго будет для меня достаточным вознаграждением, которое поможет мне мужественно перенести самые тяжкие лишения… Да будут только мои труды плодотворны для славы ее царствования, да падёт на мою долю невыразимое удовольствие узнать, что их императорские высочества удовлетворяют намерениям относительно меня. Каково бы ни было решение ее императорского величества, оно не может быть недостойно ее великой души, и я всегда буду счастлив, что заплатил мой долг человечеству».

Екатерину тронуло это письмо. Она назначила Лагарпу личное свидание, пробеседовала с ним около двух часов, осталась чрезвычайно им довольна, и, таким образом, его удаление из дворца было отстрочено на неопределённое время.

Занятия его с великими князьями продолжались, но уже не с прежней аккуратностью и последовательностью. Александр Павлович все чаще пропускал уроки, отвлекаемый от них семейными обязанностями, и наставник, сплошь да рядом, получал от ученика следующего рода записки:

«Причина, помешавшая мне возобновить с вами мои занятия, вам известна. Вы очень хорошо понимаете, что, особенно будучи недавно женат, я не могу оставлять жену больную одну; это значило бы — отталкивать ее расположение. Но что вы говорите о праздности, то, уверяю вас, что я никогда не празден. Так как здоровье ее гораздо лучше, и она выйдет в пятницу — в Крещение, то с будущей недели я — ваш; я думаю, — не стоит начинать в субботу, потому что в пятницу будет бал в Тронном зале, и я не ручаюсь, что на другой день не буду долго спать».

В другой раз он опять, ссылаясь на болезнь молодой жены своей, просит отложить урок и пишет наставнику:

«Любезный господин де-Лагарп, прошу у вас миллион извинений; ныне опять не могу сдержать слова. Надеюсь, что вы меня простите, ибо это происходит от того, что жена моя больна, должна принимать лекарство, и я не желал бы ее оставлять одну… Прошу вас отложить до другого раза. Я тем более рассчитываю на вашу снисходительность, что вы сами человек женатый и потому знаете, как должно заботиться о жене».

Конечно, Лагарп и не думал сердиться на своего шестнадцатилетнего ученика, который, сделавшись по воле бабушки в столь раннем возрасте семьянином, нежно заботился о своей молоденькой супруге и берег ее здоровье. Он радовался его семейному счастью, надеясь со временем быть полезным и великой княгине Елисавете Алексеевне. Но тучи, которые