Царские дети и их наставники - Борис Борисович Глинский

учебными занятиями обоих великих князей — Александра и Константина.

III

Лагарп ревностно принялся за уроки с великим князем Александром Павловичем. В этих занятиях он видел особенное покровительство к себе судьбы, которая даёт ему возможность воспитать наилучшим образом будущего монарха обширной империи, столь нуждавшейся в просвещении. Мечтаниям его не было конца и границ, но он, как умный человек, конечно понимал, что на первых порах более всего необходимо заслужить расположение своего царственного ученика, привязать к себе его сердце. А это было не так легко сделать, так как Александр Павлович был очень конфузлив, робок и главное — плохо понимал своего наставника.

Великий князь с трудом вникал во французскую речь, а Лагарп решительно ничего не понимал по-русски. Но вскоре они научились понимать друг друга, и занятия получили правильное течение. Учитель и ученик полюбили друг друга, и их уроки носили на себе не только серьёзный характер, но и печать задушевной беседы. То же самое можно сказать и про их совместные прогулки по Английской улице, во время которых Лагарп сообщал своему царственному воспитаннику любопытные события из истории, древней по преимуществу; знакомил его с состоянием Швейцарии, с выдающимися лицами европейской общественной жизни. Великий князь скоро поборол свою конфузливость, стал относиться к своему воспитателю запросто и часто давал даже лишнюю волю своим шалостям. По природе несколько ленивый, рассеянный и небрежный, он часто выводил Лагарпа из терпения, так что тот вынуждаем был покидать классные занятия и уходить домой. Удаление любимого наставника очень огорчало Александра Павловича, и он спешил послать ему вдогонку извинительную записку и письменное покаяние.

Так, однажды, когда Лагарп, недовольный занятиями своего ученика, ушёл огорчённый домой, последний поспешил прислать ему следующее письменное извинение: [3]

«Второго марта, когда меня спрашивали о том, чему меня учили в предыдущий урок истории, я не только не старался отвечать, но довёл беспечность и лень до того, что даже и не хотел вспомнить о том, отчего и вышло, что я говорил, не зная, что говорю».

А вот письменное признание великого князя в своих поступках, когда ему минуло тринадцать лет:

«Вместо того, чтобы себя поощрять и удвоить старания воспользоваться остающимися мне годами учения, я день ото дня становлюсь всё более нерадив, более неприлежен, более неспособен и с каждым днём всё более приближаюсь ко мне подобным, которые безумно считают себя совершенствами, потому только, что они принцы. Полный самолюбия и лишённый соревнования, я чрезвычайно нечувствителен ко всему, что не задевает прямо самолюбия. Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось выказываться и блестеть на счёт ближнего, потому что я не чувствую в себе нужных сил для приобретения истинного достоинства. Тринадцать лет я такое же дитя, как в восемь, и чем более я подвигаюсь в возрасте, тем более приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего, судя по наружности. Благоразумные люди, которые будут мне кланяться, будут из сострадания пожимать плечами, а может быть, будут смеяться на мой счёт, потому что я, вероятно, буду приписывать своему отличному достоинству те внешние знаки уважения, которые будут оказываться моей особе. Так-то кадят идолу, смеясь над подобной комедией».

Иногда Александр Павлович доводил своими шалостями и рассеянностью Лагарпа до того, что он вынуждаем был удалять его из комнаты. Дабы предупредить на будущее время повторение таких строгих мер наказания, великий князь, по распоряжению воспитателя, вывешивал на стене классной комнаты следующего содержания журнал дня:

«Великий князь Александр читал так дурно и невнимательно, что принуждены были заставить его читать по складам, как восьмилетнего ребёнка. Никакого рвения, никакого прилежания, никакого истинного желания учиться. Этот памятник вывешен как доказательство».

Но, кроме шалостей и рассеянности, Александр Павлович часто огорчал Лагарпа своим упрямством. Так, когда однажды наставник явился на урок, великий князь объявил ему:

— Я ходил далеко гулять и теперь хочу есть.

— Еще не время, — спокойно заметил Лагарп. — Возьмите вашу тетрадь арифметики и продолжайте прерванные занятия.

— Мне очень хочется есть. Когда же я съем свой хлеб?

— Окончим занятия.

— Но уже поздно. Я голоден. Скоро ли я получу свой хлеб?

— Вы получите его после урока.

— Так я не буду больше ничего делать, кроме того, что вы мне строго прикажете.

— Мне кажется, вы не в духе. И, право, это того не стоит. Если вы намерены ничего не делать для самого себя, кому же вы повредите как не себе же?

Спокойная речь наставника, его непреклонная воля оказали наконец на великого князя доброе влияние: он принёс повинную и чистосердечно записал в своём дневнике:

«Я, нижеподписавшийся, солгал, чтобы скрыть свою лень и выпутаться, уверяя, что мне некогда было исполнить того, что мне было задано уже два дня, тогда как брат мой исполнил то же самое и в то же время; я, напротив, шалил, болтал и вёл себя с самого начала недели, как человек, лишённый рвения, нечувствительный к стыду и упрёкам. Я утешаюсь, впрочем, будучи убеждён, что всегда буду знать столько же, сколько люди равного со мною положения, которых я