Царские дети и их наставники - Борис Борисович Глинский

человека, коего прекрасная душа вам была известна; вы следили за его развитием, вы способствовали оному… никто поэтому лучше вас не может понять всей громадности моей утраты и говорить мне тем языком, которого более всего жаждет мое сердце. Вы знаете, милостивый государь, что он любил сознавать, чем он вам обязан, и я нахожу утешение в повторении этого. Вы говорите, что остаток жизни вашей расстроен нашим несчастием, и я этому верю; но вспомните о непосредственном влиянии, которое вы имели на его молодость, о благе, которое вы этим принесли ему и вообще человечеству, и вы еще найдете утешение в этом воспоминании…»

И остальные члены царствующего дома, как равно и новый государь, Николай Павлович, не оставили Лагарпа своим вниманием: все они прислали ему соболезнующие письма, где не поскупились на выражения чувств признательности за всё им некогда соделанное на благо покойного Александра I. Особенной теплотой и сердечностью дышали письма его второго ученика — Константина Павловича.

В память дружбы с Александром царствующий брат его возвратил Лагарпу все его письма и записки к покойному государю. Сознавая важность этих исторических памятников, Лагарп снял с них копии, а подлинники возвратил Николаю Павловичу, прибавив сюда еще копии с писем к нему Александра Павловича.

Лагарп пережил своего воспитанника на тринадцать лет, храня о нём до последних минут своей жизни восторженное воспоминание. Он скончался в 1838 году восьмидесяти четырёх лет от роду, окружённый обширной семьёй, и еще бодрый и крепкий.

Соотечественники поставили на небольшом острове местечка Ролле, близ берега Женевского озера, скромный памятник Лагарпу, как благодарную дань его великим заслугам. Когда его хоронили, все в один голос повторяли: «Много он потрудился для родины, имеет право и отдохнуть».

Глава шестая

Николай I и генерал Ламсдорф

I

Дни Екатерины Великой уже клонились к концу, когда 25 июня 1796 года она была извещена о рождении третьего внука. В ее присутствии духовник государыни на половине великой княгини Марии Феодоровны совершил над новорождённым младенцем молитву, с наречением его небывалым еще в царствующем доме Романовых именем Николая. Извещая об этом событии своего заграничного друга, философа Гримма, Екатерина II так описывала наружность новорождённого: «Голос у него бас, и кричит он удивительно: длиною он — аршин без двух вершков, а руки немного поменьше моих. В жизнь мою — в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».

А через две недели она опять писала все тому же Гримму: «Рыцарь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно просит есть. Я полагаю, что никогда осьдневный ребёнок не пользовался таким угощением, это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления: если так будет продолжаться, то я полагаю, что придётся, по прошествии шести недель, отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего». В тех же письмах Екатерина, точно предугадывая будущее новорождённого, говорит: «Я стала бабушкой третьего внука, который, по необыкновенной силе своей, предназначен, кажется мне, также царствовать, хотя у него и есть два старших брата».

Предсказание бабушки сбылось, — и, по кончине в 1825 году бездетного Александра I, Николай Павлович, согласно воле своего почившего старшего брата и живого второго брата, Константина Павловича, отрёкшегося от престола, был коронован и вступил на прародительский престол под именем Николая I.

Из очерка об Александре I нам известно, сколько любви и внимания было положено Екатериною II в дело воспитания старшего внука, и как последний с первых же дней рождения, по воле державной бабушки, был устранён от близости и влияния родителей. Иначе сложились детские и юношеские годы третьего ее внука, «рыцаря Николая», который, в противность первым своим двум братьям, вырос, окреп и умственно развился в родительском доме под непосредственным наблюдением отца и, главным образом, матери, и, в значительной степени, согласно их воспитательным взглядам и понятиям.

Екатерина II успела при жизни лишь сделать выбор Николаю Павловичу штата нянек, гувернанток и прочих придворных лиц, долженствовавших состоять при третьем внуке. Главный надзор за воспитанием был поручен Шарлотте Карловне Ливен; гувернантками были назначены — госпожи Адлерберг, Синицына и Панаева; в няньки же была взята англичанка, Евгения Васильевна Лайон (Jane Lyon), а кормилицей — красносельская крестьянка, Евфросиния Ершова.

Кроме этих лиц, согласно положению, при великом князе состояли две камер-юнгферы, две камер-медхен, два камердинера, доктор, аптекарь и зубной врач.

Все названные должностные лица не представляли собою ничего выдающегося и достойного внимания историка; исключение составляли лишь няня-англичанка, или, точнее, шотландка, дочь лепного мастера, вызванного Екатериною II в Россию, Лайон, «няня-львица», как ее называл, несколько переделывая ею фамилию, Николай Павлович.

Лайон была женщина характера смелого, решительного и энергичного, вспыльчивая до чрезвычайности, она вместе с тем была необыкновенно добра и нежна в своих отношениях к детям и окружающим вообще.

Семь лет жизни, которые она провела около порученного ее попечениям царственного ребёнка, положили резкий след на его склад характера и даже отчасти — на образ мыслей. Так, по обстоятельствам личной жизни, она, испытав в своё время много неприятностей от поляков, сильно ненавидела эту народность; и это чувство, по собственному признанию впоследствии Николая Павловича, именно «няня-львица» передала на всю жизнь своему питомцу.

Она, несмотря на своё английское происхождение и различие с великим князем по вере, первая заложила в его сердце семена религиозности, научила его по-русски молитвам