Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

но тут у нее вдруг упали руки; почти теряя сознание, она опустилась на скамью, вкопанную под вишней, и горько зарыдала.

Михаил Михайлович был надломлен всеми этими переживаниями. Лицо стало прозрачным, начались приступы.

Долго еще отец чувствовал себя слабым. «Как только приехал я из Кононивки домой, свалились на меня всякие неприятности, хлопоты, горести и скрутили меня так, что я еще хуже стал, чем до своих вакаций. Самое главное, я утратил душевное равновесие и еще более слаб душой, нежели телом», — жаловался он в письмах. «Не везет мне: вот уже больше месяца сильно болею, чуть было не скончался, так как болезнь моя началась таким сильным нервным припадком, что я сорок часов кричал, как сумасшедший, и никакие лекарства не могли ничего сделать, даже морфий и хлороформ… — и еще не знаю, скоро ли выйду из дому»[58].

Вопрос о серьезном лечении отца встал со всей остротой. Снова деньги… Нужно их достать любой ценой… А тут еще старший нотариус Чернигова не соглашается утвердить вторую закладную на дом — дескать, составлена она незаконно, с преуменьшением суммы первой.

4 ноября 1910 года Черниговский государственный банк вновь напоминает писателю об уплате долга: «Во избежание публикации о продаже заложенного Вашего недвижимого имущества, Правление Банка покорнейше просит Вас поторопиться взносом причитающихся от Вас срочных платежей»[59].

Помню, как приходил банковский чиновник, описывал наше имущество, осматривая и ощупывая каждую вещь, как угрожал продать на аукционе письменный стол отца, шкафы с его библиотекой, рояль, трюмо, мягкую мебель и картины. Родители волновались. Мама с ног сбилась, занимая у знакомых деньги.

Тем временем Ольга Михайловна под именем Лидии Михайловны Коцюбинской жила то в Швейцарии, то во Франции и Италии. Через несколько месяцев, в конце 1908 года, она возвращается в Гадяч Полтавской губернии и там выходит замуж за бывшего студента Харьковского университета Павла Андреевича Шинкаренко, который был назначен контролером винокурен в Гадяче.

Священник Хоб, венчавший молодых, был весьма удивлен тем, что невесте по паспорту сорок лет, а перед ним стояла стройная, по виду не более тридцати лет женщина.

Вскоре у четы Шинкаренко родились две дочери. Прошло еще немного времени, и Павел Андреевич умер от туберкулеза. Ольга Михайловна осталась вдовой.

Никаких связей с семьей брата она не имела, боясь раскрыть тайну. Понимая огромную ответственность, которую взяли на себя Михаил Михайлович и его семья, Ольга вынуждена была в какой-то мере прекратить революционную деятельность. Материальное ее положение было тяжелым. Но летом 1913 года Ольга Коцюбинская под именем Лидии Михайловны Шинкаренко неожиданно появилась с детьми в Чернигове. Остановилась в гостинице. Выходила на улицу только в шляпе под вуалью. Один-единственный раз решилась Ольга Михайловна прийти и к нам с детьми.

А вот как встретились на людях обе Лидии Михайловны. Тетя Лидя гуляла со мной и Оксаной возле Екатерининской церкви. Издалека мы увидели на скамейке женщину в черной юбке. С нею две девочки трех-четырех лет. Обе женщины пристально смотрят друг на друга. Ни одним движением они не выдают себя. Нас, подростков, от страха бьет лихорадка.

Позже империалистическая война забросила Ольгу в Румынию в город Бакеу, где она заведовала питательным пунктом. В Бакеу она встретила и революцию 1917 года, не зная, что сестра Лидя, давшая ей паспорт, а с ним и волю, умерла в 1916 году. Затем Ольга вернулась в Россию.

На протяжении всей своей жизни Ольга Михайловна стремилась быть полезной народу. Живя в селе, собирала вокруг себя девчат и читала им запрещенные книги, помогала голодающим беженцам из Поволжья, делилась с ними последним куском хлеба, не раз вступала в отчаянный спор с попом, пытаясь ограничить его влияние на крестьян, особенно на школьников. А в первые годы Советской власти активно выступала против кулачества.

Во время эпидемии тифа Ольга Михайловна обходила тяжело больных крестьян, лечила и ухаживала за ними. Заразившись сыпняком (болезнь к тому же осложнилась еще и воспалением легких), она 22 мая 1922 года умерла. Похоронили ее в саду возле школы села Демина Балка, недалеко от Хорола на Полтавщине, где она учительствовала. Похоронена под именем Лидии Михайловны. В последние годы ее могила разыскана. Школьники из Деминой Балки помогли ее восстановить, и на постаменте могилы под фотографией написано ее настоящее имя — Ольга Михайловна.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

К ГОРЬКОМУ

К 1909 году заметно ухудшилось здоровье отца. Больше всего его удручала мысль о невозможности писать. Собрано столько материалов, сделано столько заметок, но завершить все это у него не хватало сил. На семейном совете пришли к единодушному выводу: надо ехать на Капри. Соблазняла не только возможность еще раз побывать там[60], но и желание встретиться с Горьким, который поселился тогда в этом живописном уголке.

Между приступами болезни Михаил Михайлович ездил в Киев. На одном из литературных вечеров у Н. В. Лысенко он читал отрывок из повести «Fata morgana». Выступала там со своими произведениями и Леся Украинка. Иван Франко читал «Моисея», П. Саксаганский декламировал его «Камнеломов», Лысенко исполнял гимн «Вечный революционер».

В конце апреля отца посетил почетный гость — исследователь славянских литератур Нобелевского института при Шведской академии наук — Альфред Енсен. Его приезд в Чернигов был событием.

Коцюбинский сразу нашел с Енсеном общий язык. Говорили об украинской и мировой литературе. Вспоминали Ивана Франко, Осипа Маковея, с которым переписывался Енсен. Выяснилось, что оба были к тому же и переводчиками Адама Мицкевича: один — на шведский, другой — на украинский язык.

Енсен был выше среднего роста. Небольшая бородка обрамляла лицо. Он сидел в спальне отца и доброжелательно поглядывал на больного, поблескивая стеклами пенсне. Разговаривали на русском языке, которым немного владел гость.

Когда речь зашла о переводах произведений Коцюбинского на шведский язык, отец, невзирая на уговоры мамы, поднялся с постели и повел Енсена в гостиную. Он взял из шкафа томики своих сочинений и стал советоваться с ним о предстоящей работе. Михаил Иванович Жук вызвался оформить обложку будущего издания.

Енсен провел у нас почти целый день. Его очень тепло принимали. Все мы, кроме отца, побывали тогда на Болдиной горе. По зеленевшему первыми всходами полю мы дошли до кирпичного заводика Мехеда. Енсен с любопытством осматривал это первобытное производство с примитивными печами, навесами для сушки кирпича и месилкой глины, которую приводила в движение ходившая по кругу кляча. Вот и перелаз возле второго Холодного Яра. А за ним березовая роща в весенней дымке. Поднялись на Болдину гору.