Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

сверкали высоко над головой.

Во время крестного хода вокруг черниговского кафедрального собора поднялась такая стрельба, что черниговский губернатор Маклаков (впоследствии министр внутренних дел), важно выступавший вслед за архиереем об руку с женой, побледнел (это было вскоре после революции 1905 года). Несмотря на парадную форму камергера, он был жалок. Пенсне съехало набок. Короткие рыжеватые усы топорщились.

Отец долго смеялся и острил по этому поводу.

А вот и рождественская ночь. Снег упруго скрипит под ногами. Улицы утопают в сугробах. Длинные ледяные сосульки, как сталактиты, сверкают в лунном свете. Из труб вьется сизый дымок. От мороза усы, брови и шапка отца становятся белыми. На него весело смотреть. Он кажется таким сказочным, что все мы заливаемся смехом. Да и отец не отстает от нас.

Мы идем в костел. Там в эту ночь происходит целое представление. Выносят куклу в виде запеленатого младенца. Это Христос. Поют, играет орган, шествует торжественная процессия.

Спустя несколько лет отец в письмах с Капри описывал нам празднование итальянского рождества.

Зима. Висячая керосиновая лампа под абажуром освещает комнату. Вся семья собралась вокруг стола. Мама читает письмо с далекого Капри. «В костеле шесть ксендзов ревут, органы играют оперные мотивы, а среди богомольной публики в церкви бегают маленькие собачки и вычесывают блох».

Все смеются, бабушка тоже улыбается. Мама продолжает: «Из узкой улицы со сводами, как из катакомб, показалась процессия: целый ряд фонарей на длинных палках, за ними идут дзампоньеры (пастухи из Абруццы) и играют старую, как христианство, новену на своих инструментах: козе и деревянной дудке. За ними маленький кудрявый мальчик несет корзину, полную цветов, среди которых лежит голый ребенок — Христос (кукла)… Через полчаса из другой улочки выходит еще одна большая процессия с фонарями, свечами, музыкой и пением — и только та разница, что Христа несет не мальчик, а самый старый каприйский столяр, изображающий Иосифа. Ого, думаю, вот так порядки: здесь дева Мария родила этой ночью двойню!..»

Мы смеемся: действительно, история — родилась двойня!

Отцу, естественно, хотелось, чтобы дети его росли культурными и образованными. Его очень огорчило, когда у Оксаны оказалась переэкзаменовка по географии. Он был удивлен и как-то обижен за Оксану. Ведь она так любила природу, литературу, так хорошо писала рассказы и вдруг — двойка по географии! Оксану почему-то охватывал страх перед учительницей географии, и она совершенно теряла перед ней дар речи.

Позже, путешествуя за границей по дороге из Салоник в Афины, отец напишет: «В городе очень много испанских евреев, арабов, албанцев и всякого чудного народа. Костюмы необычайно живописны. Жизнь резко отличается от нашей. Сожалею, что со мной нет детей, они насмотрелись бы на все, и, вероятно, Оксане география показалась бы интересным предметом».

В другом письме отец радуется: «Оксаночку поздравляю с успехом по географии. Так я обрадовался, будто сам получил 5. А Рома какой молодец! Пишет без ошибок диктовки. Просто не верится».

Тут же он поздравляет Юрка с днем рождения: «Целую его крепко, этого пятнадцатилетнего мужчину, и радует меня очень, что он понял, наконец, как надо относиться к своим обязанностям, старается серьезно работать, хорошо учиться. Скажи ему, что это доставляет мне большую радость: если он уже теперь так работает над собой, так хорошо учится, то это дает надежду, что из него получится умный и работящий человек…»

«…А хорошо ли закончила Ирочка экзамены?» — спрашивает он маму.

Если же он сердился на нас, девочек, за некоторое легкомыслие (особенно, если мы вертелись перед зеркалом), он бросал презрительное в его устах слово «лагутинши», имея в виду дочерей черниговского кондитера Лагутина, пустых и жеманных барышень. Слово «лагутинша» было синонимом всего мещанского и звучало для нас как тяжкая обида.

Отец не прощал нам ни малейшей провинности, не скупился на всякие меткие прозвища вроде «пума», «гуска», «гага», «кундель» (увалень), которые жгли нас и допекали. Бывало, что я ленилась, а потому не могла решить задачу по арифметике. Я не хотела сосредоточиться, дело доходило до слез.

Отец тогда усаживал меня рядом с собой. Брал мою тетрадь и рисовал на листке город с маленькими домиками, с башней, на которой выделялись большие круглые часы, показывающие время отъезда путника из города. На другой стороне листка он рисовал точно такой же город, тоже с башней и часами на ней. Над домами летали вороны. Между двумя городами он чертил дорогу, по которой ехали в маленьких повозках два путника навстречу друг другу. Лошадки быстро бежали, помахивая хвостиками. Путники сидели на облучках и нахлестывали их кнутами. Условие задачи было записано тут же. Длина дороги — такая-то. Каждый путник проезжал за час столько-то верст. Когда же они встретятся? Рисунок заинтересовывал меня, и решение приходило само собой.

Отец почти никогда не кричал на нас. Он так терпеливо помогал нам в занятиях, что мы охотно обращались к нему, хотя он и был всегда занят. Ему хотелось, чтобы дети выступали на вечерах, участвовали в спектаклях, пели. Отец водил нас на мистерии, на так называемый «Вертеп», который ставили в зале Дворянского собрания, а также на спектакли «Наталка-Полтавка» И. Котляревского, «Запорожец за Дунаем» С. Гулака-Артемовского, смотрели мы и «Вий» Гоголя. Спектакли эти ставились в старом помещении цирка на новом базаре (впоследствии это помещение сгорело). Не раз он ходил с нами и в цирк.

Бывали мы в историческом музее В. В. Тарковского, ходил с нами отец и на сельскохозяйственную выставку, раскинувшуюся на зеленом лугу возле пожарной команды добровольного общества, расположенного неподалеку от Красного моста. Зимой это место всегда заливали водой для катка. На выставке отец старался заинтересовать нас сельской продукцией, показывал нам скот, птицу, пшеницу и рожь всех сортов. Мама больше интересовалась лучшими сортами огородных семян, покупая их для нашего огорода.

В 1907 году мы ездили в Славуту, побывали там на суконной фабрике графа Сангушко. Отец показывал нам и объяснял, как ткут сукно, как его моют, красят, сушат, как затем начесывают ворс и сворачивают в штуки.

Посетили мы также пивной завод Вондрака в Чернигове. Смотрели, как варят пиво. Условия труда там были тяжелые. Отец, помню, долго разговаривал тогда с рабочими.

Он всегда хотел разумного, здорового досуга для детей.

Передо мною письмо, полное заботы о нас. «Напиши мне, Верунечка, о вечерах детских, как дети развлекаются и есть ли у них то, чего я больше всего хотел», — спрашивает он.

В длинные зимние вечера, когда отец писал, закрывшись в гостиной, или во время его поездок мама читала нам Шевченко, Глибова, Котляревского,