Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

с белым рисунком и кистями разложены на стойках. Рушники, длинные и пестрые, с красными петухами, орлами и мелкой вышивкой, развеваются на ветру, словно огромные змеи.

Тут мы задерживаемся надолго. Отец рассматривает изделия и покупает маме синюю плахту в белых и темно-красных узорах. Она олень пестрая и в то же время с приятными темными тонами. Мама любила украинский костюм: рубашку, вышитую тонким черным рисунком, борзенскую корсетку в шелковых букетиках, темную плахту… Плахтами у нас были также убраны спальни. Они висели над кроватями в детской комнате.

Идем дальше.

Тесно стоят палатки с соленой рыбой, со связками сушеной тарани, которая буквально светится на солнце янтарным жиром. Палатки с галантереей: монистами, мотками лент, гребешками, зеркальцами, сережками. Сельские девчата толпятся здесь шумно и деловито. Отец шутит с ними. Девчата, застыдившись, опускают глаза и прыскают со смеху…

А толпа несет нас все дальше и дальше. Вот выскочил откуда-то хлопец в картузе и белом фартуке. Он продает малиновый квас. Розовая жидкость плещется в кувшине. На поверхности плавают кружочки лимона. Зазывала отчаянно кричит: «Квас малиновый, семь раз наливанный». Его обступают, он быстро наполняет стаканы.

Проходим мимо гончарных изделий. Чего тут только нет! И крутобокие макитры, и глазурованные миски, кувшины и Полумиски с цветами, и груды горшков всех разменов и фасонов, и маленькие горшочки желтые, с каймой из зеленой глазури. А вот небольшие черные макитры для мака, кувшинчики, баночки, бочонки, жбаны и разноцветные лошадки с казаками — свистульки, в которые можно свистеть на все лады.

Покупаем две миски и свистульки.

Перед палаткой сидит слепой лирник. Волосы его подстрижены в кружок. Слепые глаза, вытянутое вперед лицо, настороженные уши оставляют впечатление, будто он прислушивается к чему-то. На нем рваная свитка, штаны из домотканого полотна, на ногах онучи и постолы. Рядом с ним сидит хлопчик-поводырь в соломенном бриле. Перед слепым лежит рыжая от старости баранья шапка с медяками. Аккомпанируя себе на лире, он поет:

Ой ти, місяцю, мій місяченьку,

І ти, зоре ясна,

Ой, світи там по подвір’ю,

Де дівчина красна.

Вокруг него толпа охотников послушать песни. Отец записывает слова.

Идем дальше. Вот стоят скрыни — деревянные сундуки на колесах с огромными ключами. Окрашены они зеленой и синей краской, с крупными цветами по бокам. Внутри — белые, чисто выструганные и гладкие, словно полированные.

Их покупают к свадьбам для приданого: рушников, штук сурового полотна, вышитых рубах, плахт, запасок, поясов, платков, скатертей, корсеток, ряден.

Здесь же продают деревянные прялки, легкие, с подвижными колесами, раскрашенные ярко-розовой и зеленой красками. А вот дубовые бочки и кадки всех размеров, клепки, столешницы, корыта, ступы, вальки и скалки для белья, деревянные грабли и вилы для сена. А там большие, вытесанные из дерева лопаты для снега, ложки, миски и дудки-сопилки, отчаянно визжащие на всю ярмарку.

Играет шарманка: «Разлука ты, разлука, чужая сторона…» На шарманке облезлый попугай; ножка его прикована цепочкой. Он вытягивает из ящичка пакетик со «счастьем».

Чуть в стороне продают деготь, воск, соль, шерсть, пряжу, штуки сурового холста. А дальше ряды душистого меда в сотах.

Среди народа прохаживаются городовые. Стороной проскочили на лошадях стражники с нагайками.

Во время революционного подъема социал-демократы на ярмарке распространяли свои листовки. Полиция и казаки рыскали всюду, разгоняя нагайками людей, вырывая из рук листовки и арестовывая непокорных.

…Выходим на боковую импровизированную улочку ярмарки. Вдоль нее построено двадцать, а то и больше палаток. В одних пьют чай из самоваров, в других — хозяйничают так называемые сластенницы — пекут сластены. Подвижные стены палатки из серого холста вздуваются под ветром. Посредине стоит вкопанный в землю стол, вокруг скамейки. Стол накрыт домотканой чистой скатертью. На столе солонка с солью, похожие на обрубки вилки с черными черенками.

Молодайка в темном платке и переднике печет сластены. Тесто, что называется, пищит в ее пальцах. Она ловко отрывает маленькие круглые кусочки и кладет их по три-четыре на сковороду. Оладьи аппетитно шипят и растут в кипящем масле.

Сластены подают к столу в миске. Мы посыпаем их солью и едим. Набрали полную миску и для бабушки с тетей Лидей. Молодайка приветливо улыбается нам, подперев рукой щеку. Так ее и сфотографировали для нашего любительского альбома.

Солнце садится. Издали слышны пиликанье скрипки, звук цимбал, глухие удары бубна. Поворачиваем к цыганскому табору, расположенному вблизи Казенного сада.

По дороге в табор останавливаемся возле торга лошадьми. Тут целая толпа мужиков. Цыган с сережкой в ухе продает старую клячу, азартно клянясь, что она еще хоть куда! Цыган показывает зубы лошади, толкает ее в грудь, в ребра, лихо вскакивает на нее, бешено вертит над головой уздечкой и поднимает такой крик, что лошадь мчит по кругу как ошалелая…

Невольно вспоминается эпизод из рассказа «Дорогой ценой», где отец так мастерски описал цыганскую семью с горемычной клячей, запряженной в возок.

В противоположном углу торга двое дядек ударяют друг друга по рукам, закрепляют сделку. Возле них двое, уже закончивших торг; они пьют магарыч. Куда ни глянь — волы. В их глазах столько покоя, словно они не видят и не слышат ярмарочной сутолоки, толпы, которая беспрерывно кричит, торгуется до хрипоты, дерется, пляшет и целуется, проливая пьяные слезы.

Подходим к цыганскому табору. На треноге в большом котле варится ужин. Голые дети бегают с грязными, в репейниках собаками. Молодые цыганки гадают на картах.

Воздух становится влажным, от реки тянет холодом. Пора возвращаться домой. Проходим мимо палаток, которые от зажженных свечей налились желтым светом, мимо возов, скота, людей…

Постепенно все затихает вокруг.

Несем домой свежий сотовый мед, сластены, дудочки и множество впечатлений. Отец хотя и устал, но доволен. Он любит ярмарочную суету. Как-то он рассказал нам о ярмарке у села Енковец Лубенского уезда на Полтавщине, на которой он побывал. Все окрест лежащие села собираются на