История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий

на все будущее время[299]. Ибо в действительности почти все зерно, потреблявшееся римлянами, было привозным, и при этом возле устья Тибра не было безопасных пристаней или подходящих гаваней, так что их господство на море оказывалось бесполезным для них. За исключением грузов, привозимых в летнюю пору и хранившихся на складах, они не имели припасов на зиму, ведь если кто-нибудь когда-либо и отважился бы на путешествие в это время года, он мог быть уверен, что столкнется с бедой.

Ввиду такого положения Клавдий принялся строить гавань и не остановился даже тогда, когда зодчие на его запрос, сколь велики могли бы быть затраты, ответили: «И не думай делать этого!» — так они были уверены, что громадные расходы, которые были необходимы, могли бы оттолкнуть его от его намерения, если бы он мог заблаговременно постигнуть цену.

Он однако, замыслил предприятие, соответствующее достоинству и величию Рима, и осуществил его. В первую очередь он выкопал очень существенный участок земли, построив защитные стены с каждой стороны выкопанного, а затем запустил внутрь море, затем, в самом море он построил огромные молы с обеих сторон от входа и таким образом заключил в них обширное водное пространство, посреди которого он воздвиг остров и поставил на нем башню с сигнальным огнем. Эта бухта, как ее до сих пор называют на местном наречии, была, таким образом, создана им в то время[300].

Он, кроме того, пожелал сделать сток в Лирис из Фукинского озера в стране марсов с тем, чтобы не только земли вокруг него могли бы возделываться, но также, чтобы река могла быть сделана более судоходной. Но деньги были потрачены напрасно[301].

Он ввел многие законы, о большинстве из которых у меня нет необходимости упоминать, но я хочу записать следующее. Наместники, избиравшиеся по жребию, должны были отправляться перед первым днем апреля, из-за этого у них вошло в привычку на долгое время задерживаться в городе. И он не желал, чтобы те, кто был прямо назначен им, выражали ему какую-либо благодарность, как у них было в обычае поступать, из-за чего он заявил: «Эти люди не должны благодарить меня, как если бы они искали службы, но скорее я должен был бы благодарить их, ибо они охотно помогают мне нести бремя правления, и если они сами хорошо исполняют свою должность, я должен буду еще больше хватить их».

Тем, кто по причине недостатка средств не имел возможности быть сенаторами, он позволил оставить должность[302], и он возвел некоторых всадников в трибуны, а всех остальных заставил появляться в сенатской курии так часто, как их о том извещали.

12. И он был гак суров к тем, кто был нерадив в этом отношении, что некоторые покончили с собой. В других отношениях, впрочем, он был дружелюбен и внимателен в общении с ними; он охотно проведывал их, когда они болели, и хотел участвовать в их праздниках.

Когда трибун на людях избил императорского раба, Клавдий не причинил обидчику вреда, только лишил его свиты, но и ту вскоре вернул. Он отослал другого своего раба на Форум и приказал, чтобы того жестоко высекли, так как он оскорбил знатного человека. В сенате император сам пожелал вставать в случае, если другие долгое время стояли, ибо по причине слабого здоровья он часто оставался сидящим, как я уже сообщал, зачитывая свое мнение, если о нем спрашивали. Он даже позволил Лукию Сулле[303] сидеть на преторской скамье, так как этот человек, будучи неспособным в то время по причине своего возраста услышать что-либо со своего обычного места, стоял.

В первую годовщину своего провозглашения императором он не сделал ничего сверх обычного, за исключением того, что раздал по сто сестерциев преторианцам, дело, которой он делал впоследствии ежегодно[304]. Некоторые из преторов, впрочем, по собственной доброй воле и безо всякого постановления устроили общественное празднование не только этого события, но и дня рождения Мессалины. Но не все из них сделали это, а только те, кто сочли приличествующим, столь великой свободой действий они располагали. В самом деле, Клавдий выказывал такую скромность во всех этих вещах, что когда у него родился сын[305] (названный в то время Клавдием Тиберием Германиком, но позже также Британником), он не сделал это событие в каком-либо отношении заметным, и даже не позволял, чтобы прозвание Августа было дано мальчику, и Августы — Мессалине.

13. Он постоянно давал гладиаторские бои, ибо испытывал большое удовольствие от них, так что даже вызвал осуждение на этот счет[306]. Погибали очень немногие дикие звери, но большое число человеческих существ, одни — в сражениях друг с другом, другие — растерзанные животными. Ибо император люто ненавидел рабов и вольноотпущенников, которые в царствования Тиберия и Гая злоумышляли против своих хозяев, как тех, кто беспричинно делал ложные доносы против других, так и тех, кто совершал лжесвидетельства, и соответственно он избавился от большинства из них изложенным образом, хотя некоторых покарал другим способом, и многих отдал для наказания их хозяевам. Столь велико, в самом деле, было число тех, кто оказался публично казненным, что статую Августа, стоявшую в том месте, убирали в другое, чтобы не показалось, что он тоже присутствует на этой бойне, или же закрывали.

Этим поступком Клавдий навлек на себя насмешки, ибо он жадно насыщался теми самыми зрелищами, на которые, по его мнению, не подобало бы смотреть даже неодушевленной бронзе. Он испытывал особое удовольствие, наблюдая за теми, кого безжалостно истребляли в перерывах между представлениями в обеденное время; и все же он приказал умертвить льва, натасканного пожирать людей на превеликую потеху толпы, заявив, что не к лицу римлянам глазеть на такие зрелища.

Но за некоторые деяния его громко хвалили — за свободное общение с народом на представлениях[307], за то, что он снабжал их всем, чего они желали, а также за то, что он очень редко использовал глашатаев, но вместо этого доводил до сведения о большинстве событий посредством сообщений, написанных на досках.

14. После того, как он приучился таким образом вдоволь насыщаться кровью и резней, ему легче было перейти к другим видам убийств. Императорские вольноотпущенники[308] и Мессалина были ответственны за это, ибо всякий раз, когда они желали добиться чьей-либо смерти, они запугивали Клавдия, и как следствие им позволялось делать все, чего бы им не захотелось. Часто, когда в миг внезапной тревоги охватывавший его страх приводил к тому, чтобы