История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий

имя Гая не появляется в перечне императоров, которых мы упоминаем в наших клятвах и молитвах, ничуть не более того, чем тот сделал с Тиберием, и все же ни один из них не был унижен официальным постановлением.

5. Клавдий, соответственно, отменил и исправил несправедливые деяния, совершенные Гаем и другими по его наущению. Своему отцу Друзу и своей матери Антонии он посвятил игры в Цирке в дни их рождения, отложив на другие дни праздники, обычно справлявшиеся в то же самое время, с тем, чтобы не отмечались оба одновременно. Свою бабушку Ливию он не только почтил конными состязаниями, но также обожествил, и он воздвиг ее статую в храме Августа, возложив на Девственных Весталок обязанность приносить ей особые жертвы, и он приказал, чтобы женщины использовали ее имя при даче клятв[279].

Но, хотя он проявил такое почтение к своим предкам, он не пожелал ничего принять для себя, кроме званий, полагающихся его должности. Это правда, что в первый день августа, когда был день его рождения, проводились конные состязания, но они давались не по этому поводу, но скорее потому, что в этот день был посвящен храм Марса, и это событие отмечали в дальнейшем ежегодными состязаниями. Помимо умеренности в этом отношении он затем запретил кому бы то ни было совершать ему священнодействия и приносить ему какие-либо жертвы[280]; он останавливал слишком долгие рукоплескания себе, и он согласился первоначально только на одно свое изображение, на серебре[281], и на две статуи, из бронзы и мрамора, постановленные ему.

Все эти траты, заявил он, бесполезны и в дальнейшем принесли бы большой убыток и затруднения городу. В самом деле, все храмы и все прочие общественные сооружения уже были забиты статуями и приношениями по обету, так что он говорил, что должен был бы даже поразмыслить, что делать с ними. Он приказал преторам не устраивать обычных гладиаторских боев, и он также повелел, чтобы, если кто-то другой давал бы их в каком бы то ни было месте, но крайней мере, не записывал бы, что они были даны под покровительством императора.

Он так привык решать все эти вопросы по своему усмотрению, а не по образцу предшественников, что и другие дела устраивал таким образом. Например, когда в том же году он отдал одну из дочерей Лукию Юнию Силану[282], а другую выдал замуж за Гнея Помпея Магна[283], он не сделал ничего сверх обыкновенного при праздновании таких событий, наоборот, сам он правил в эти дни суд, и сенат собирался как обычно. Он приказал своим зятьям на время занять должности среди вигинтивиров[284], а позже действовать как городские и праздничные префекты, и только гораздо позже он дат им позволение занять другие должности пятью годами ранее, чем обычно.

Гай отобрал у этого Помпея его прозвание «Магн» и был недалек от того, чтобы убить его за то, что он так звался, но все же из пренебрежения к тому, так как он был всего лишь мальчишкой, не зашел гак далеко, но, по крайней мере, упразднил его когномен, говоря, что небезопасно для него, чтобы кто-нибудь еще должен был бы называться «Великим». Клавдий не только вернул ему его прежнее прозвание, но также отдал ему в жены дочь.

6. Во всем этом тогда его образ действий был похвальным. Сверх того, если в сенате консулы немедля спускались со своего возвышения, чтобы говорить с ним, то и он в свою очередь вставал и выходил навстречу им. И, между прочим, в Неаполе он жил совершенно во всем как обычный гражданин[285], ибо как он, так и его домочадцы восприняли греческий образ жизни во всех отношениях, нося плащ и высокие башмаки, например, на музыкальных представлениях, и пурпурную мантию с золотой короной на гимнастических состязаниях.

Более того, замечательным было его отношение к деньгам. Ибо он запретил всякому приносить ему дары, как было обычно при Августе и Гае, и приказал, чтобы никто, имевший какого-либо родственника, не называл бы его своим наследником; больше того, он вернул средства, ранее конфискованные при Тиберии и Гае, то ли самим жертвам, если они еще оставались в живых, или, в другом случае, их детям.

Имелся порядок, что если хоть какая-нибудь мелочь, связанная с празднествами, происходила вопреки предшествующему примеру, они могли быть проведены снова, как я уже сказал. Но так как такие повторы были частыми, происходя в третий, четвертый, пятый, а иногда и в десятый раз, отчасти, несомненно, как следствие случайностей, но вообще по обдуманному умыслу части тех, кто имел выгоды от таких повторений, Клавдий издал закон, чтобы конные состязания в случае повторного представления могли бы продолжаться только один день, а в действительности он обычно не позволял повторений вовсе. Мошенники были уже не так склонны устраивать беспорядки теперь, когда они очень мало выигрывали, делая это.

Что касается евреев, число которых опять выросло настолько, что по причине их многочисленности было бы тяжело, не вызывая волнений, оградить от них город, он не стал изгонять их, но приказал им, если они продолжают придерживаться своего старинного образа жизни, не устраивать собраний[286]. Он также распустил коллегии, которые были заново учреждены Гаем. Сверх того, видя, что нет смысла запрещать плебсу делать некоторые вещи, если его повседневная жизнь не будет изменена, он закрыл таверны, где они имели обыкновение собираться и пить, и приказал, чтобы не продавали вареную еду или горячую воду, и он наказал некоторых, ослушавшихся в этом деле.

Он вернул разным городам статуи, которые Гай приказал ранее отослать в Рим, и он также восстановил Кастору и Поллуксу их храм, и еще раз поместил имя Помпея на его театре. На сцене последнего он написал также имя Тиберия, потому что этот император отстроил сооружение после того, как оно сгорело. Свое собственное имя он также написал на сцене (не потому, что построил, но потому, что посвятил ее), но не на других строениях. Кроме того, он не надевал императорского облачения в течение всего празднества, хотя позволение делать так было ему проголосовано, но появлялся в нем только когда совершал жертвоприношения, остальное празднество он наблюдал, одетый в окаймленную пурпуром тогу.

7. Он принудил выйти на сцену всех всадников и прочих, вместе с женщинами подобного достоинства, которые имели обычай делать это в царствование Гая, но он сделал это не потому, что испытывал удовольствие от их игры, но чтобы выставить напоказ и осудить их