История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий

свою руку или ногу для оказания почестей. Поэтому люди, которых он целовал, благодарили его за это даже в сенате, и это несмотря на то, что актеров он целовал каждый день на виду у всех. И все же эти почести, оказывавшиеся ему как богу, исходили не только от толпы, приученной всегда льстить кому-то, но также от тех, кто имел заслуженную добрую славу.

Примечателен случай Лукия Вителлия[243]. Этот человек был отнюдь не низкого происхождения и не испытывал недостатка образования, но, напротив, приобрел себе имя наместничеством в Сирии. Ибо, в дополнение к другим своим блестящим достижениям за время нахождения в должности, он предупредил Артабана, замыслившего нападение также на эту провинцию, поскольку он не понес никакого наказания за свое вторжение в Армению[244]. Он устрашил парфянина, внезапно напав на него, когда тот был уже возле Евфрата, а затем заставил прибыть на переговоры, принудил принести жертвы изображениям Августа и Гая, и заключил мир с ним, выгодный для римлян, даже получив в заложники его сыновей[245].

Этот Вителлий теперь был вызван Гаем на казнь. Жалобы против него были теми же самыми, какие парфяне имели против своего царя, когда они изгнали его[246]; ибо зависть сделала его мишенью ненависти, а страх — целью интриг. Гай ведь ненавидел всех, кто был сильнее него, и с подозрением относился ко всем, кто был успешен, будучи уверенным, что они ополчатся против него.

Все же Вителлий сумел спасти свою жизнь. Он оделся в платье низшего сословия, затем пал к ногам императора со слезами и жалобами, все время называя его именами многих божеств и воздавая ему божеские почести; и, наконец, поклялся, что если бы ему позволили жить, он принес бы ему жертву.

Таким поведением он настолько успокоил и смягчил Гая, что не только сумел выжить, но даже стал считаться одним из ближайших друзей Гая. Однажды, когда Гай утверждал, что наслаждался в обществе Луны, и спросил Вителлия, видел ли тот с ним богиню, последний, дрожа будто от страха, потупив взор, ответил полушепотом: «Только вы, боги, господин, можете созерцать друг друга». Таким образом Вителлий, начав так, пришел позже к тому, чтобы превзойти все прочих в лести[247].

28. Гай приказал, чтобы отдельный священный участок для служения ему был отведен в Милсте в провинции Азия[248]. Причина, которую он выставил, чтобы выбрать этот город, была та, что Диана получила право на Эфес, Август — на Пергам и на Смирну — Тиберий; но правда состояла в том, что он желал приспособить для собственных нужд огромный и чрезвычайно красивый храм, который милетяне построили для Аполлона. Вслед за этим он пошел дальше, и на деле сам строил в Риме два собственных храма, тот, который ему предоставили голосованием сената и другой, за собственные средства, на Палатине.

Кажется, он построил некое помещение на Капитолийском холме, чтобы, как он говорил, мог бы пожить с Юпитером; но, полагая ниже собственного достоинства занять второе место в этом союзе домохозяйств, и, обвинив бога, что тог занял Капитолийский холм раньше него, он поспешил возвести другой храм на Палатине, и пожелал себе для него статую Зевса Олимпийца, которая после обновления должна была стать похожей на него. Но оказалось, что это невозможно, ибо корабль, построенный, чтобы перевезти ее, был разрушен ударом молнии, и громкий смех слышали всякий раз, когда кто-нибудь приближался, чтобы коснуться подножия[249]; соответственно, произнеся угрозы статуе, он поставил еще одну свою. Он уменьшил вдвое храм Кастора и Поллукса на римском Форуме и сделал через него вход во дворец, проходя как раз между этими двумя статуями, чтобы, как он имел привычку говорить, мог бы иметь Диоскуров привратниками[250].

Изображая из себя Юпитера Латиария, он привлек к служению себе в качестве жрецов свою жену Кесонию, Клавдия, и других людей, которые были богаты, получая по десять миллионов сестерциев от каждого из них за такую честь. Он тоже посвящал себя служению самому себе и назначил своего коня жрецом-коллегой; и ему ежедневно жертвовались лакомые и дорогие птицы[251]. Он имел приспособление, которое звонило в ответ, если раздавался гром, и испускало ответные вспышки, когда блистала молния. Точно также, всякий раз, когда ударяла гроза, он в свою очередь бросает копье в скалу, повторяя каждый раз слова Гомера: «Ты подымай, или я подыму…!»[252]

Когда Кесония родила дочь всего через месяц после их свадьбы, он притворился, что это произошло сверхъестественным путем, и важничал оттого, что через столь немного дней после того, как стал мужем, оказался отцом. Он назвал девочку Друзиллой, и, принесши ее на Капитолий, поместил на колени Юпитера, намекая, таким образом, что она была его ребенком, и назначил Минерву кормить ее грудью.

Теперь этот бог, этот Юпитер (ибо его называли этими именами так часто, что они даже проложили себе путь в документы) в то же самое время, когда занимался всем этим, также стяжал деньги многими позорными и отвратительными способами. Можно было бы, конечно, хранить безмолвие по поводу товаров и таверн, проституток и судов, ремесленников и оброчных рабов, и других таких же источников, с которых черпал всякую мыслимую дань[253]; но как можно смолчать об особо отведенных комнатах в самом дворце, и о женах виднейших мужей, так же как о детях знатнейших семей, которых он удерживал в тех комнатах и отдавал на поругание, используя их как средство отбирания денег у первого встречного?

Некоторые из внесших таким образом свой вклад в удовлетворение его нужд сделали это охотно, но другие вопреки всякому желанию, и лишь для того, чтобы не подумали, что они возмущены[254]. Многие, однако, вовсе не испытывали недовольства из-за таких вещей, но даже радовались вместе с ним его распущенности и тому, как он имел обыкновение бросаться всякий раз на добытое из этих источников золото и серебро и осыпать себя им[255].

Но, когда, приняв суровые законы о налогах, он написал их очень маленькими буквами на доске, которую повесил тогда в высоком месте, так, что их почти невозможно было прочитать[256], и многие по незнанию того, что было предписано или запрещено, оказались подвергнуты штрафам, они все вместе немедля помчались в волнении в Цирк и подняли жуткий крик.

Тогда, когда народ собрался в Цирке и возражал против его действий, он приказал солдатам убить их; и после того все успокоилось[257].