История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий

изображал, что находится в опасности и влачит жалкое существование. Сенаторы, получив сведения об этом, утвердили ему среди прочего овацию, и отправили посланников, чтобы объявить о своем решении, выбирая некоторых из них жребием, но прямо назначив Клавдия.

Это тоже вызвало недовольство Гая, до такой степени, что он вновь запретил дарование чего-либо, влекущего похвалу или честь, его родственникам; и, кроме того, он решил, что его не почтили так, как он заслужил.

Впрочем, он всегда ни во что не ставил все почести, которые ему предоставляли. Его раздражало, когда утверждали малые отличия, так как это подразумевало небольшие свершения, но великие отличия также досадовали его, ибо, казалось, таким образом у него отнималась возможность больших почестей. Ведь он и на мгновение не желал, чтобы казалось, будто что-нибудь, что оказывало ему честь, находилось во власти сенаторов, так как это подразумевало бы, что они выше него и могут проявлять к нему благосклонность, как будто он был их подчиненным. По этой причине он часто придирался к различным почестям, присуждавшимся ему, на том основании, что они не увеличивали его величие, а скорее умаляли его власть.

И все же, хотя он так считал, он имел обычай сердиться, если когда-либо казалось, что ему постановили меньше, нежели он заслужил. Столь капризен он был; и никто не мог легко ему угодить. Естественно, по этим причинам он не принял всех вышеупомянутых посланников, заявляя, что подозревает в них соглядатаев, но выбрал немногих, и отослал остальных назад прежде, чем они достигли Галлии. И даже к тем, кого он принял, он не соизволил проявить хоть какое-то уважение; на самом деле, он убил бы и Клавдия[223], если бы не испытывал к нему пренебрежение, так как последний, частично по своей природе, и частично преднамеренно, создавал впечатление великого тупицы.

Но, когда было послано другое посольство, больше прежнего (ведь он жаловался, между прочим, на малочисленность первого), и принесло известия, что многие знаки отличия были ему утверждены, он принял их с удовольствием, и даже намеревался выйти им навстречу, и именно за это деяние получил из их рук новые почести; но это случилось позже.

Гай тогда развелся с Паулиной, под предлогом, что она была бесплодна, но в действительности потому, что он ею пресытился, и женился на Милонии Кесонии[224]. Эта женщина и прежде была его любовницей, но теперь, так как она была беременна, он пожелал сделать ее своей женой, так, чтобы она родила его одномесячного ребенка. Римляне были встревожены этим поступком, и встревожены также потому, что против них были начаты многие судебные процессы вследствие приязни, которую они проявляли к его сестрам и к казненным людям; даже некоторые эдилы и преторы были вынуждены оставить свои должности и предстать перед судом. Тем временем они пострадали также от зноя, который стал настолько сильным, что над Форумом был натянут навес. Среди людей, сосланных в то время, Софоний Тигеллин[225] был выслан по обвинению, что имел непристойные отношения с Агриппиной.

24. Все это, однако, не так беспокоило народ, как ожидание, что жестокость и распущенность Гая приобретут еще большие размеры. И они были особенно обеспокоены, узнав, что царь Агриппа и царь Антиох находились при нем, как два наставника в тирании[226]. Вследствие этого, в то время, как он был консулом в третий раз, ни один из трибунов или преторов не рискнул созвать сенат (он не имел никакого коллеги, хотя это не было, как некоторые думают, намеренно, а скорее следствием того, что назначенный консул умер[227], и никто больше не мог быть назначен на его должность даже на такой короткий срок в отсутствие императора).

Конечно, преторы, которые по должности исполняют обязанности консулов при их отсутствии в городе, должны были уделять внимание всем необходимым делам; но, опасаясь, что могло бы показаться, будто они действуют за императора, они не исполнили ни одной из этих обязанностей.

Сенаторы, впрочем, в полном составе явились на Капитолий, принесли положенные жертвы и поприветствовали кресло Гая, стоявшее в храме; кроме того, в соответствии с обычаем, принятым во времена Августа, они оставили там деньги, действуя, как если бы они вручили их самому императору[228]. Тот же путь избрали и в следующем году; но во время описываемых здесь событий они собрались после этих обрядов в здании сената, хотя никто не созывал их, и все же не занимались никакими делами, но попросту потратили впустую целый день на восхваления Гая и моления за него. А так как они не имели никакой любви к нему, и ни малейшего желания, чтобы он жил долго, они дошли до крайних пределов притворства в проявлениях этих чувств, как будто надеясь таким образом скрыть то, что на самом деле чувствовали.

На третий день, бывший днем, посвященным молитвам, они собрались в ответ на объявление о заседании, сделанное всеми преторами в совместном уведомлении; однако, они не занимались никакими делами и в этом случае, и позже, вплоть до двенадцатого дня, когда пришло известие, что Гай оставил свою должность. Тогда люди, избранные на вторую половину года, вступили в должности и принялись за исполнение своих обязанностей. Среди прочих решений, которые они утвердили, было то, что дни рождения Тиберия и Друзиллы должны отмечаться таким же образом, как у Августа. Народ тоже выступил на сцену, устроил празднество, дал зрелища и воздвиг и посвятил изображения Гая и Друзиллы. Все это было сделано, конечно, в связи с посланием от Гая; поскольку всякий раз, когда он желал какого-нибудь дела, он сообщал малую часть этого в письменной форме всем сенаторам, но большинство из этого консулам, а затем иногда приказывал, чтобы это зачитывали в сенате.

В то время как сенаторы издавали эти постановления, Гай послал за Птолемеем, сыном Юбы, и, дознавшись, что он богат, казнил его[229].

25. В то же время Гай сделал вид, будто собирается воевать в Британии[230], но достигнув океана, построил всех солдат на берегу, поднялся на трирему, и затем, отойдя немного от берега, снова приплыл назад. Затем он занял свое место на возвышении и подал воинам сигнал, будто к сражению, приказывая трубачам поторопить их; тогда он вдруг скомандовал, чтобы они собирали раковины. Овладев этими трофеями (ибо он, конечно, нуждался в добыче для своей триумфальной процессии), он стал очень радостным, словно поработил самый океан; и раздал своим солдатам много подарков. Раковины он забрал в Рим ради показа там добычи народу