История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий

href="ch2-231.xhtml#id419" class="a">[231].

Сенат не знал, оставаться ли безразличным к этим деяниям, так как стаю известно, что он пребывал в возвышенном расположении духа, или же все снова и снова, насколько возможно, восхвалять его. Ведь, если кто-нибудь восхваляет необыкновенными почестями некоторое обычное дело или вовсе никакое, его можно заподозрить в издевательстве и осмеянии такого дела. Однако, когда Гай вошел в Город, то едва не истребил весь сенат за то, что ему не утвердили божеские почести[232]. Он, однако, собрал народ и разбросал ему большое количество серебра и золота с высокого места[233], и многие погибли, стараясь схватить его; ибо, как говорят некоторые, он смешал с монетами маленькие кусочки железа.

Из-за прелюбодеяний его часто величали «победителем», так же как «покорителем Германии и Британии»[234], как будто он овладел всей Германией и Британией.

Живя таким образом, он неминуемо должен был стать целью заговора. Он раскрыл заговор и схватил Аникия Кереала и его сына, Секста Папиния, которых подверг пытке. И поскольку первый не проронил ни слова, он убедил Папиния, обещая ему жизнь и безнаказанность, выдать некоторых других, действительно или ложно; а затем немедленно казнил и Кереала, и остальных у него на глазах.

Приказав, чтобы Бетиллиен Басс[235] был убит, он заставил Капитона, отца этого человека, присутствовать на казни своего сына, хотя Калитон не был виновен в каком-нибудь преступлении и не получал никакого вызова в суд. Когда отец спросил, позволит ли он ему хотя бы закрыть глаза, Гай приказал умертвить также и его. Тогда Капитон, найдя свою жизнь в опасности, оговорил себя как одного из заговорщиков и пообещал раскрыть имена всех остальных; и он назвал спутников Гая и тех, кто потакал его распущенности и жестокости. Действительно, он уничтожил бы многих, если бы не дошел до того, что обвинил префектов, Каллиста и Кесонию, и тем вызвал недоверие.

Он был, конечно, казнен, но именно этот случай проложил путь к гибели самого Гая. Ибо император тайно вызвал префектов и Каллиста, и сказал им: «Я — всего лишь один, а вас трое; и я беззащитен, тогда как вы вооружены. Если, поэтому, вы ненавидите меня и желаете убить меня, убейте меня»[236].

Вследствие этого дела он решил, что они его ненавидели и были возмущены его поведением, и таким образом он заподозрил их и носил меч на боку, когда был в городе; и, предупреждая любое согласие в действиях с их стороны, он попытался стравить их друг с другом, изображая, что делает доверенным лицом каждого отдельно, и говоря с ним о других, пока они не поняли его цели и не отдали заговорщикам.

Он также приказал, чтобы сенат собрался, и сделал вид, что дарует прощение его членам, сказав, что остались только очень немногие, против кого он все еще сохраняет свой гнев. Это утверждение удвоило беспокойство каждого из них, поскольку всякий подумал о себе.

26. Тогда был некий Протоген, помогавший императору во всех его самых жестоких делах, и он всегда носил с собой две книги, одну из которых называл своим мечом, а другую своим кинжалом[237]. Этот Протоген пришел однажды в сенат, как будто по другому делу, а когда все его члены, как для них было естественно, приветствовали его и высказывали добрые пожелания, он бросил зловещий взгляд на Скрибония Прокула и сказал: «Ты тоже приветствуешь меня, когда гак ненавидишь императора?» Услышав это, все присутствовавшие окружили своего товарища-сенатора и разорвали его на части[238].

Когда Гай выказал удовольствие этим и объявил, что примирился с ними, они утвердили различные празднества, а также установили декретом, что император должен сидеть на возвышении даже в самом здании сената, чтобы воспрепятствовать любому приближаться к нему, и даже там должен иметь вооруженную охрану; они кроме того постановили, что и его статуи должны охраняться. В связи с этими постановлениями Гай оставил свой гнев на них, и с юношеской порывистостью совершил несколько превосходных поступков.

Например, он отпустил Помпония, как говорили, составившего заговор против него, так как тот был предан другом; а когда наложница одного человека, подвергнутая пыткам, не произнесла ни слова, не только не причинил ей вреда, но даже наградил денежным подарком[239].

Гая хвалили за это, частично из опасения, а частично искренне, и когда некоторые назвали его полубогом, и другие — богом, он справедливо потерял голову. Действительно, еще перед этим он требовал, чтобы его считали более, чем человеком, и имел привычку утверждать, что имел сношение с Луной[240], Виктория увенчала его, и притязал на то, чтобы быть Юпитером, и сделал это предлогом для совращения многих женщин, особенно своей сестры; кроме того, одно время он изображал из себя Нептуна, потому что соединил столь большое пространство моря; он играл также роли Геркулеса, Вакха, Аполлона и всех других божеств, не только мужских, но и женских, часто принимая образ Юноны, Дианы или Венеры.

В самом деле, чтобы соответствовать смене имени, он часто принимал и все остальные признаки, свойственные разным богам, так, чтобы могло бы казаться, что он действительно напоминал их. Тогда он бывал замечен как женщина, держащая чашу с вином и тирс, и снова являлся как мужчина, снабженный дубиной и львиной шкурой, а подчас шлемом и щитом. Его видели временами с гладким подбородком, а потом с окладистой бородой. Иногда он имел трезубец, и еще размахивал перуном. Потом он воплощал деву, снаряженную для охоты или для войны, и немного позже играл замужнюю женщину.

Таким образом, меняя характер своего одеяния, и при помощи разных принадлежностей и париков он достигал точности в столь разных ролях; и он стремился казаться чем-нибудь, а не человеком и императором. Как-то один галл, увидев его произносящим под маской Юпитера оракулы с возвышения, расхохотался, после чего Гай вызвал его и спросил: «Чем я тебе показался?» И тот ответил (я привожу его точные слова): «Чушью несусветной»[241].

Все же этому человеку не причинили вреда, поскольку он был только сапожником. Таким образом, очевидно, люди такого сорта как Гай могут легче переносить откровенность простонародья, чем тех, кто занимает высокое положение. Одеяние, которое я сейчас описал, он надевал всякий раз, когда изображал из себя божество; и тогда совершались полагающиеся обряды, моления и жертвы. В другое время он обычно появлялся на людях в шелке или в триумфальном одеянии[242].

27. Он имел обыкновение целовать очень немногих: даже большинству сенаторов он просто протягивал