Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

лошадей и насилия полиции, не отказались от своей цели. И к этому времени стала возмущаться собравшаяся толпа. Народ начал спрашивать, почему бьют этих женщин. Почему, если они нарушили закон, их не арестуют; почему, если закон ими не нарушен, им не позволяют беспрепятственно идти. Продолжительное время, около пяти часов, полиция не переставала толкать и бить женщин, тогда как народ все более и более волновался, выступая на защиту их. Тогда только полиция увидела себя вынужденной приступить к арестам. Было задержано 115 женщин и четверо мужчин, причем большинство арестованных оказалось с ушибами, ранениями и другими повреждениями.

Пока это происходило у стен Палаты Общин, председатель кабинета министров упорно отказывался последовать советам некоторых более здравомыслящих и справедливых членов Палаты. Кейр Харди, Альфред Монделл и другие убеждали Асквита принять депутацию, а лорд Кэслри внес даже поправку к одному правительственному предложению, предлагающую правительству поставить на обсуждение согласительный билль. Мы узнали о происходящем, и я вызывала к себе некоторых сочувствующих нам депутатов и всеми силами старалась повлиять на них в пользу поправки лорда Кэслри. Я указывала на дикое избиение, происходящее в сквере, и просила их, вернувшись в Палату, сказать другим, что ее необходимо остановить. Но, при всем своем несомненном огорчении и возмущении, они уверяли меня, что поправка не имеет ни малейшего шанса быть принятой.

«Неужели же во всей Палате Общин не найдется ни одного мужчины, – воскликнула я, – который возвысит за нас свой голос и заставит Палату понять, что эта поправка должна пройти?»

Что же, мужчины в ней, конечно, были, но все они, кроме пятидесяти двух человек, своим мужеством поступились в пользу партийной верности и отказались поддержать предложение лорда Кэслри, ибо его принятие означало бы порицание правительства. Возможно, впрочем, что они поступили бы иначе, если бы Асквит не прибег к своему обычному приему, обещав в следующий вторник представить объяснения от имени правительства.

На следующий день арестованные во время уличной борьбы предстали перед полицейским судом. Точнее говоря, их оставили ждать около дверей залы заседаний, пока г. Маскетт, поддерживавший обвинение по поручению главы полиции, объяснял удивленному судье, что от министра внутренних дел им получено распоряжение об освобождении всех арестованных. Он заявил, что Черчилль тщательно обсудил дело и решил, что привлечение к суду не принесет никакой пользы и что поэтому против арестованных не будет представлено обвинительных данных.

Сдерживаемый смех и, как сообщали газеты, презрительные возгласы послышались в зале, и когда порядок был восстановлен, стали группами вводить задержанных и объявлять им об освобождении.

В следующий вторник состоялось новое собрание женского парламента, созванное в Кэкстон-Холле Женским социально-политическим союзом для обсуждения вестей из Палаты Общин. Асквит заявил: «Правительство, если оно еще останется у власти, даст следующему парламенту фактическую возможность провести билль об избирательной реформе, составленный в редакции, которая допускает любую поправку.

Мы требовали постановки на очередь согласительного билля, и обещание Асквита представлялось слишком туманным и двусмысленным, чтобы удовлетворить нас. Парламент, доживавший теперь последние дни, просуществовал едва десять месяцев; новая Палата Общин могла просуществовать не дольше этого. Ввиду этого, обещание Асквита, по обыкновению, ничего не значило. Я сказала женщинам: «Я отправляюсь в Даунинг-Стрит, идите все со мной». И мы отправились.

На Даунинг-Стрит мы встретили небольшой отряд полиции, цепь которой без труда порвали; мы проникли бы в дом премьера, если бы на месте действия не появился усиленный полицейский наряд. Вдруг неожиданно появился сам Асквит. Не успел он опомниться, как оказался окруженным раздраженными суфражистками. Его изрядно потрепали и затолкали, пока полиции удалось его выручить. Когда его автомобиль тронулся с места, в окна был брошен какой-то твердый предмет и разбил стекло.

Другой министр – мистер Бирелл – неосторожно вмешался в самую толпу, и я должна признать, что ему порядочно-таки досталось. Но неправда, будто женщины ушибли ему ногу; торопясь вскочить в автомобиль, он сам слегка зашиб ее.

В этот вечер и на следующий день стекла были выбиты в домах сэра Эдуарда Грея, Уинстона Черчилля, Льюиса Гаркорта и Джона Бернса, а также в официальных резиденциях председателя кабинета министров и канцлера казначейства.

В течение этой недели подверглись аресту 106 суфражисток, но все они, за исключением обвиняемых в битье стекол или нападении, были оправданы. Это любопытное решение суда установило два факта: во-первых, что, отказываясь от ответственности за преследование и осуждение арестованных суфражисток, министр внутренних дел говорил чудовищную неправду; во-вторых, что правительство прекрасно понимало, какой плохой избирательной тактикой является для него заключение в тюрьму добропорядочных женщин, ведущих борьбу за получение гражданских прав.

Глава VIII

Почти сейчас же после событий, рассказанных в предыдущей главе, я отправилась в свое второе турне по Соединенным Штатам. Я была очень обрадована, увидев оживленное и прогрессирующее движение в пользу женского избирательного права там, где прежде большинство лишь академически держалось теории о равенстве политических прав мужчин и женщин. Мой первый митинг, организованный в Бруклине, был возвещен населению женщинами, расхаживавшими с плакатами по главным улицам города, как это делают наши суфражистки-милитантки у нас на родине. Как оказалось, в Нью-Йорке теперь ежедневно устраивались уличные собрания. Женский политический союз усвоил себе политику участия в избирательной борьбе, и во всей стране, вплоть до дальнего запада, я убеждалась в пробуждении в женщинах сознания о необходимости перейти от простого обсуждения вопроса об избирательном праве к политической деятельности.

Второе посещение Америки, как и первое, омрачено в моей памяти большой печалью. Очень скоро после моего возвращения в Англию умерла моя любимая сестра мистрисс Мэри Кларк. Будучи пламенной суфражисткой и ценным работником Женского социально-политического союза, она оказалась в числе женщин, подвергшихся возмутительному избиению в Парламентском сквере в «черную пятницу». Она также была и среди женщин, через несколько дней после этого протестовавших против правительства битьем стекол в официальных зданиях. За это она была посажена на месяц в Холлоуэйскую тюрьму. Когда 21 декабря она была освобождена, всем близко ее знавшим стало ясно, что испытания в черную пятницу и в тюрьме серьезно отозвалось на ее здоровье. Она скоропостижно скончалась на Рождество, к великой скорби ее близких. Не одна эта жизнь погибла в результате того страшного дня. Умерло еще несколько человек, в большинстве случаев от болезней сердца, вызванных чрезмерными волнениями и переутомлением. От разрыва сердца 2 января 1911 г. умерла Генриетта Уильямс. Следующей жертвой была Уолсли Хэг; насилия, которым она подверглась в «черную пятницу», обусловили мучительную болезнь, приведшую после года невероятных страданий к смерти (21 декабря 1911 г.).

Немыслимо привести полный список всех тех женщин, которые умерли или здоровье которых было погублено на всю жизнь в течение агитации в пользу избирательного права.