Время шинигами - Кайли Ли Бейкер

отправил тебя с поручением? Мужчины так предсказуемы. Цукуёми по любой просьбе нашего отца начинает вертеться точно белка в колесе, а Сусаноо делает все возможное, чтобы вообще ничем не заниматься. Знаешь, тебе не следует так доверять моему брату.

– Я… – я сделала паузу: солнечный свет высушил всю влагу у меня во рту и мне стало сложно говорить. – Которому из?

– Всем им, – сказала она, откидываясь на спинку трона. – Они были изгнаны по веским причинам.

Я вспомнила фреску, на которой Цукуёми впивается зубами в живот Укэмоти. Неужели таким его видит Аматэрасу? И я уже знала темную историю Сусаноо. По крайней мере, со слов Цукуёми.

– Я наблюдала, как ты поднимаешься на гору с Цукуёми, но здесь его нет, – заметила Аматэрасу, подперев подбородок рукой. – Ты оставила его дуться в облаках?

«Тебе ли не знать, почему он не может подойти ближе», – подумала я, но вслух произнесла:

– Он уважает твои желания.

Это было дипломатичнее: мне все еще нужна помощь Аматэрасу.

Она вздохнула.

– Вряд ли. Мое желание состоит в том, чтобы он перестал существовать. Но, по крайней мере, теперь я должна видеть его только каждое солнечное затмение. Досадно, но ничего не поделаешь.

Я вспомнила глаза Цукуёми, когда он рассказывал мне о своей сестре, превращающей море в алмазы, мягкую улыбку на его лице, которая не казалась такой вымученной, как обычно. Как она могла говорить о нем столь пренебрежительно? Ей повезло, что я не могла призвать свои тени.

– Мне все равно, что ты думаешь о своих братьях, – сказала я, потому что больше не хотела говорить о Цукуёми. – Мне требуется помощь Сусаноо, поэтому мне нужен меч.

– Мой бесполезный изгнанный брат отказывается помочь тебе, так почему я должна?

Я поморщилась.

– Я не прошу милостыни, – произнесла я, молясь, чтобы разговор не пошел под откос так же быстро, как во время сделки с Сусаноо. – Скажи мне, чего ты хочешь взамен.

Аматэрасу улыбнулась.

– Думаешь, тебе есть что предложить мне? Тебе, новорожденному божеству? Как мило.

– Тебе наверняка чего-то хочется, – продолжала я. – Все чего-то хотят. Даже богини.

Аматэрасу молча барабанила пальцами по подлокотнику трона. Затем она встала, и весь свет в комнате взметнулся вместе с ней – как будто солнце поднялось выше в небе. Она соскользнула с ярусов своего возвышения, и длинный шлейф ее платья растекся, как жидкое золото. По мере ее приближения в комнате становилось все теплее, на меня накатывали волны жара. Она была яркой до боли, но я не могла отвести взгляд.

Она остановилась прямо передо мной, ростом по меньшей мере на фут выше меня. Мне казалось, что меня заперли в печи: воздух вокруг сдирал кожу, жег глаза и заставлял их слезиться. Я рефлекторно потянулась к своим теням, но они все равно не могли пробиться сквозь солнечный свет. Я была всей тьмой Ёми, а она – всем светом земли, и теперь, когда мы оказались лицом к лицу, стало совершенно ясно, кто из нас сильнее.

Нивен и ёкай уже отступили на несколько шагов, уклоняясь от жара, но я заставила себя стоять твердо, не показывать слабости.

– И что ты знаешь о том, как быть богиней? – спросила она, протянув руки и коснувшись моей щеки. Казалось, ее ладони оставили на моем лице клеймо. Я не могла не вздрогнуть, когда ее солнечный свет проник в мою кровь, разрывая мне вены.

– У всего есть цена, – резко ответила я, стараясь не показывать, что мне больно от ее обжигающего прикосновения. – Поверь, мне это известно.

– Тебе-то? – спросила она, наклонив голову. Ее глаза сверкали золотом.

Я сглотнула. Изо всех сил я желала отстраниться, но трусливо убегать не хотелось. Должен быть какой-то способ одолеть ее. Я старалась задвинуть жжение от ее прикосновения на задворки сознания и сосредоточиться на том, что я знала об Аматэрасу. Что может заставить ее выслушать меня?

«Никто не похож на нее, кроме других звезд, – говорил Цукуёми. – Думаю, она всегда чувствовала себя одиноко».

По Аматэрасу нельзя было сказать, что она одинока. Но, пусть и неохотно, я готова была признать, что бог Луны довольно умен или, во всяком случае, он знает свою сестру лучше меня. Я сделала глубокий вдох.

– Я могу привести к тебе звезды, – сказала я.

Обжигающая ладонь на моем лице внезапно заледенела. Контраст был настолько резким, что я вздрогнула.

Рука Аматэрасу опустилась.

– Что? – спросила она зловещим тихим голосом.

– Четверо из моих ёкаев – это созвездия, – сказала я. Мои зубы стучали, слова застревали на языке. – Я могла бы велеть им прийти к тебе. – Выражение лица Аматэрасу стало непроницаемым. Ее молчание заставило меня нервно добавить: – Цукуёми сказал мне, что в детстве ты хотела встретиться с другими звездами, потому что чувствовала себя одиноко. Я подумала, что…

– Цукуёми сказал это? – спросила она низким голосом.

Я кивнула, почему-то чувствуя, что это не тот ответ, которого она желала.

Аматэрасу медленно качнула головой.

– Моему брату лучше не делать вид, что он знает меня, – странные, хрупкие слова сорвались с ее губ.

– Я думаю, он имел в виду лишь…

– Цукуёми поздно беспокоиться о том, чего я хочу, – продолжила Аматэрасу. В уголках ее глаз начали собираться слезы, поглощая солнечный свет.

Я оглянулась на Нивена в поисках поддержки, но он лишь смотрел на Аматэрасу широко распахнутыми глазами. Я знала, что делать с разгневанными божествами, – но с опечаленными? Я прочистила горло, подыскивая нужные слова.

– Думаю, он всегда о тебе беспокоился, – медленно произнесла я. – Если бы ты выслушала его, то все поняла бы.

Не то. Совсем не то.

Глаза Аматэрасу сузились, по щеке скатилась одинокая слеза. Когда она упала на пол, мир погрузился во тьму.

Со всех сторон обрушилась ночь. Холод сжал меня, сковывая кости, – казалось, они сейчас разлетятся на части. Во рту появился привкус крови, губы потрескались от сухости, руки внезапно онемели, отказываясь подчиняться.

– Нивен! – позвала я, оборачиваясь.

– Я здесь, – отозвался брат, хватая меня за руку. Даже сквозь рукав его прикосновение обожгло холодом. Он дрожал так сильно, что моя рука затряслась. Где-то во тьме скулила ёкай.

Услышав звук трескающегося льда, я повернулась к тому месту, где стояла Аматэрасу. Она упала на колени, и пол медленно расходился под ее ладонями трещинами, как разбитый лед на поверхности пруда, угрожая сбросить нас в открытое небо. Ее янтарные волосы почернели; платье больше не мерцало, утопив богиню в луже бледного шелка.

– Аматэрасу! – позвала я, делая осторожный шаг вперед.

Она подняла голову. Ее глаза стали полностью черными, по щекам текли чернильные слезы. Дыхание вырывалось маленькими облачками, все ее тело сотрясала дрожь, как будто кости были живыми и стремились оторваться от плоти.

Я вспомнила фреску в своем дворце, на которой Аматэрасу сбежала в глубокую пещеру, оставив мир в вечной ночи. Хоть в Ёми и царила тьма, земли живых нуждались в солнечном свете. Что будет с людьми, если солнце снова скроется? Леденящий холод, ползущий по моим костям, давал исчерпывающий ответ: всему миру придет конец.

– Знаешь ли ты, каково это – навестить свою сестру и увидеть, что ее разорвали на куски? – спросила Аматэрасу, и ее слова породили эхо – будто мы были заперты в бездонной пещере. – Знаешь ли ты, каково нести вселенную на своих плечах, пока твои братья сжигают твои поля и убивают твоих родных? Знаешь ли ты, каково это, Рэн из Ёми?

Я не ответила: зубы стучали так сильно, что я не могла выдавить ни слова. Пол содрогался и трескался, в щелях под ногами завывал ветер, щиколотки обнимали туманные облака. Я сделала шаг назад, но трещина потянулась за мной, и пол разверзся, открывая дыру в завывающее небо. Мои тени закружились по комнате, жадно впитывая тьму, но здесь они ничем не могли помочь. Чтобы оставаться невредимым, дворцу нужен был солнечный свет, а не мои тени. Если пол провалится, свалимся ли мы с небес на землю?

– Не тебе вмешиваться в дела первоначальных божеств! – воскликнула Аматэрасу, ударив ладонью по полу, – по нему побежали новые трещины. – На какие бы ужасы, по твоему мнению, ни были способны мои братья, все это лишь капля в море их порочности. Ты и понятия не имеешь, что они могут разрушить!

– Прости! – вырвалось у меня, пока холод вытягивал воздух из легких. – Я поняла!

Аматэрасу сделала глубокий неровный вдох. Затем от ее ладоней по полу медленно растекся свет – и холод начал