Повести и рассказы - Павел Мухортов

— Извините, Чертежник! — возразит юноша. — Но у молодого человека забот больше, независимо от того, что с возрастом на плечи ложится ответственность и за семью, и за производство, и за себя. Посудите сами, взрослый рубит проблемы голым рассудком, и заботы его рассудочные. Неугомонные заботы же юноши — безрассудны. И вам порой невозможно понять, что его мучает. Ведь чтобы пои юношу нужен всего навсего мизер: отключите рациональное мышление и отдайтесь, не гадая, вихревому порыву романтики.

* * *

На утро по дороге в школу Генка повстречался с Леной. Теперь, когда он познакомился с ней, и она, как ему показалось, даже оказала знаки внимания, Генке представилась просто невероятной мысль, что раньше мог жить без нее.

Тысячи раз спешил он по этой привычной унылой дороге, без нее проводил пустые вечера, и все время до встречи словно жил томительным ожиданием. Оно забирало мысли, обостряло чувство неудовлетворенности окружающим и, как назойливая гостья, испытывала нервы.

И Лена, встретив по пути «мушкетера», обрадовалась. На миг в ее глазах сверкнуло доброе лукавство. Они остановились, неотрывно смотря друг на друга. Лена передала свой дипломат, заботливо расправила ворот его рубашки, тронула непослушные кудри. Генка покорно снес столь неожиданную заботу о своей персоне.

Тенистая благоухающая аллея вела в соседнюю школу. В ней он был всего два раза: в девятом — на олимпиаде по биологии и в начале десятого — на осеннем балу, куда пригласили давние приятели по совместным тренировкам в спортклубе. Машинально посмотрев на часы, он, спохватившись, чтобы не опоздать на урок, бросился бежать.

Странный незнакомец у киоска последовал его примеру.

… Как ни старался Генка, но к уроку не успел. Когда перепрыгивая через три ступени, он подымался на нужный этаж, прозвенел предательский звонок. Генка кинулся к физкабинету.

Классный руководитель Ольга Петровна Зарина, учительница физики, не терпела опоздавших. Это была педантичная женщина.

Урок обычно начинался с проверки присутствующих и готовности к занятиям, и если на рабочих местах творился беспорядок, класс шумел, Зарина восстанавливала дисциплину.

Генка приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель просматривались доска, кафедра, часть класса. Вроде никого. Он пригнулся, чтобы остаться незамеченным, и скользнул бесшумно к парте.

— Ткачук!

Генка замер от отчаянного удивления.

— А разрешение спрашивать надо? — упрекнула Зарина, подготавливая приборы к опыту. — Мокрый весь. За вами, что, гнались?

— Извините, Ольга Петровна, — оправдывался Генка, — часы подвели.

— Ладно, садитесь. Пока замечание, а, впрочем, пожалуйте к доске. Формулы пройденной темы. В вашем распоряжении пять минут. Дерзайте.

Ошеломленный Ткачук протянул руку за мелом. Тут под бурные возгласы и негодование Ольги Петровны дверь в кабинет распахнулась. Еле переводя дыхание, на пороге стоял Хомяков. На макушке смешно торчал клок волос.

— Извините, Ольга Петровна. Часы подвели.

— Иди уж. Тоже весь мокрый. Наверное с Ткачуком состязания устроили.

— Ольга Петровна! — взмолился Васька в отчаянии.

— Хорошо. Выручай товарища, оценка будет по десятибалльной системе. Потом поделим пополам.

Генка застыл на месте пораженный догадкой. Рука остановилась на середине формулы. В Хомякове Генка узнал следившего за ним с Леной незнакомца. «После уроков будет сногсшибательная весть», — с неприязнью, граничащей с презрением, подумал Генка.

Он вспомнил, как два года назад, еще в восьмом классе, уже был подобный случай… Тогда Генка усталым вечером возвращался с тренировки. На лавочке у соседнего дома, увитого плющом, он заметил одинокую девичью фигурку. Присмотревшись, узнал в ней новенькую. Звали ее Инна. Родители девочки недавно поменяли квартиру. Новенькая училась в старой школе, в районе, где они жили. Во дворе ни с кем еще не вступила в контакт. Но все же самые любопытные из двора выяснили ее имя. Узнал его и Генка.

От сверстниц Инна ничем не отличалась, только была, пожалуй, чуть выше и стройней. Это сразу подметили мальчишки, и кто–то придумал кличку — «светофор». И еще, что узнал Генка и что больше всего заинтересовало — это собака Инны. Огромный породистый сенбернар, вечно со встопорщенной шерстью и чем–то недовольный. Откашливаясь, кто–то лениво гавкнул, и через мгновение перед оторопевшим Генкой появилось чудовище. Глаза его, словно раскаленные рефлекторы, отражая свет фонарей, выжидательно блестели.

— Фу, Чанг! Ко мне!

Услышав четкие властные слова, чудовище прижало уши и откатилось к хозяйке. Геннадий очнулся. В голове мелькнуло: «Нельзя показать испуг!» И он, несмотря на еще не успокоившееся сердце, переводя дух, картинно смело подошел и сел на скамейку:

— А я не испугался… — выдавил он, не замечая, как выдал себя этим.

Около получаса Инна рассказывала о собаках. Все, что говорила она, было для Генки необычайно интересным, а главное новым, но, не желая признавать это, кивал головой, как бы в знак согласия, и многозначительно подтверждал: «Да!»

А на следующий день Ткачук слушал сработанную Хомяковым историю: смесь полулжи, полуправды, искусно сплетенную и преподнесенную одноклассникам. Сверстники потешались над Генкой. Тогда он не нашел ничего лучшего, как наказать сплетника оплеухой. Драка заслонила сплетню, и больше рассказов Васьки никто слушал.

«Вот и сейчас он распустит слух. И словно мухи тут и там», — Генка вспомнил строчку из песни и презрительно посмотрел на язву — противника. «И парень вроде бы неплохой, но все бы ему всковырнуть и показать на свет божий».

Кроша мел, Васька усердно выводил формулу и к изумлению всего класса, выводил правильно. Неожиданно Генка процедил сквозь зубы:

— Хомяк, поменяй числитель на знаменатель.

Доверчивый товарищ, весьма слабый в точных науках, благодарно кивнул и исправил формулу, а Ткачук с приподнятым настроением, чуть ли не подпрыгивая от подстроенной пустяковины, направился к парте, оставив исписанную доску на суд преподавателя. Через минуту–другую сел и Хомяков. На лбу от мук творчества блестели бисеринки пота.

Ольга Петровна заметила беспощадную подсказку Ткачука, и если до этого не задумывалась над причинами опозданий обоих, теперь ей просто стало интересно. Знала она своих учеников прекрасно: не только способности к наукам, но и кто чем живет, атмосферу дома, могла найти подход к каждому и к каждому подходила индивидуально. Многие, благодаря ей, полюбили театр, стали бывать на различных выставках, заинтересовались книгами, музыкой, полюбили природу. В свою очередь ребята не давали потерять тонкую нить детства в душе учителя. Ольга Петровна была для них не только учителем, но и товарищем. Она воспитывала учеников настоящими людьми и сама оставалась вечно молодой, пусть и с седой головой и морщинами на лице.

… Нить детства. Если учитель забыл себя в школе, если свысока смотрит на учеников, он несчастен, так как никогда не поймет ребенка, а тот, ни за что не вникнет душой в его заветное слово, и только скука в ребячьих глазах забрызжет холодной, противной моросью. Но учитель, не представляющий себя без проблем учеников, строящий урок, как архитектор, с живой идеей, пытаясь ворваться в их внутренний мир, который спорит, убеждает, доказывает, такой учитель вложит в человека куда более важное, чем формулу полипропилена или логарифмическое уравнение, он научит мыслить

Ольга Петровна решила не раскрывать перед классом медвежью услугу.

— Так, ну что же? Все верно. Но за неуважение к предмету — только четыре…

По классу пронесся порывистый вздох облегченного восклицания Хомякова.

— Продолжим урок. Новая тема…

Какая там новая тема?! На соседнем ряду возникает подозрительное оживление. Присмотревшись, Генка видит, как от парты к парте путешествует тетрадный листок, сложенный пополам. На одной стороне четко вырисовывается «Передай другому». Знакомый, изломанный, неровный почерк Хомякова.

Прочитавшие записку с удивлением пытливо уставлялись на Генку. И это он тоже заметил. «Итак, Васька перемены не дождался. Ничего, — успокаивал себя Ткачук, — бывало и похуже»…

Оставшуюся часть урока он вспоминал что же было похуже. В памяти всплыли события трудового лагеря. Теперь ни выглядели наивно смешными, но тогда заставили поволноваться…

Девчонки из класса давно потеряли надежду овладеть сердцем Генки. Но искра все–таки теплилась. И вот, вдали от пап и мам, общими усилиями они решили растопить этот лед. План был задуман грандиозный. Для его претворения привлекли подруг из соседних школ. Отыскали совершенно незнакомую Генке девчонку, и колесо закрутилось.

Вечером в клубе к нему подошла ликующая незнакомка. Пригласила на танец. Генка отказался. Тогда она неожиданно попросила: