Повести и рассказы - Павел Мухортов

Клички носили все члены компани, порой оскорбительные, но точные, и поэтому закреплялись. Вот и это маленькое, на редкость вертлявое существо, что льстило юлило возле Филина, именовалось Клопом — и не иначе, подчеркивая недвусмысленое: попробуй тронь.

А Леха словно не попадал под общую мерку, предпочитая оставаться самим собой. Генка с уважением посмотрел на Алексея. Они беспечно болтали, шутили, рассыпчато смеялись, короче — вели себя раскованно.

По мере того, как душистый апрельский вечер заполнял мягким сумраком город, беседка все больше наполнялась. «Новые гости» вламывались без стука, подчас вызывая смех и удивление. Вверх ногами на руках вкатился «бочонок» — Паша, большой любитель пива и обладатель головы, напоминающей пробку. Отдуваясь и не переставая миротворно улыбаться, он поздоровался с каждым за руку, причем: перед Генкой комично вскинул совиные мохнатые брови, галантно преклонил голову перед Ирой, поклонился, к Лехе обратился со словами: «Прочитай, дружище, умней будешь», — любезно предлагая извлеченную из внутреннего кармана джинсовой куртки какую–то брошюру, щелкнул по носу Клопа, а для Филина вытащил специально припасенную сигарету в хрустящей обортке. Паша занял свободное место и принялся потешать компанию веселыми историями из личной и весьма «героической», что, однако, нуждалось в проверке, жизни.

Словом, было весело и интересно, и время летело незаметно. Вскоре на мотоцикле подкатил оболтус Петька из соседнего массива. Как обычно он приволок магнитофон и суперзаписи. За это его ценили. Без сомнения, он гордился тем, что умел вовремя, как он выражался, оседлать новую волну цивилизации.

И тут всеобщее внимание привлекла ОНА.

Бееда между Генкой и Лехой оборвалась, и их головы разом повернулись в ее сторону. Генка присвистнул и почему–то обрадовался. Она была похожа на подснежник, хрупкая и незащищенная. Что–то застенчивое, прячущееся от завистливых глаз пробивалось в ее чертах, как пробивается на проталинах сквозь холодную почву прозрачный стебелек, веря в необманчивое солнечное тепло. А потом Генка подумал: «Классная девочка».

Филин мгновоенно освободил место:

— Мое почтение.

Она взглянула с парламентской улыбкой сострадания и прошла мимо. Генка не успел опомниться, как девушка очутилась рядом и тихо, со скучающим видом попросила что–нибудь сыграть.

Филин приблизился с противоположного конца беседки. Его сжигала ревность и требовала мщения.

— Спой, птенчик! — вкрадчивым голосом предупреждающе произнес он.

Услышал в каленом голосе парня издевку, Генка непонимающе глянул на него.

— Странно, что ты не играешь? Или так просто гитару держишь? — разжигала ОНА его девственное самолюбие.

— Что привязалась. Он только «Кузнечика», так сказать, пиликает! — бросил реплику Филин.

Генка привстал.

— Пойдем, курнем? — как можно спокойнее, предложил он Филину. Тот согласился.

— Послушайте, мне очень лестно, что из–за меня произойдет дуэль. Но у вас ведь разное оружие! — Лена осадила Филина.

Тем не менее атмосфера требовала разрядки и ее принесла Ирина.

— Леди и джентльмены! — она ворвалась в беглый, ножевой разговор, очаровательно вероломно улыбаясь. — Внимание! Я журналистка информационного агентства «Коскот». В гостях у нас сегодня будущий чемпион мира по фехтованию, наш мушкетер, Геннадий, между нами Жан, — она не преминула уколоть Генку. — Я попрошу вас ответить на несколько вопросов, — обратилась она к Генке. — Итак, мы весьма–весьма наслышаны о ваших успехах на спортивной арене. Но чем вызвано посещение нашего скромного общества?

Генка криво улыбнулся: — Честно говоря, я потерпел фиаско.

— Вопрос второй. В чем причина поражения?

— Скорее всего исчерпал себя в спорте.

— Печально, конечно. Ну, а перспективные планы?

— Никаких. Со спортом покончено.

— Спасибо, — Ирка удалилась.

— Э, черти! В нашей программе мелодии и ритмы зарубежной эстрады, — ловко копируя движения диск–жокея, дурачливо объявил Петька. И тычком крючковатого пальца врубил магнитофон. Раздался ужасающий визг автомобильных покрышек, удар, звон стекла разбитой витрины, и по перепонкам больно трахнул вырвавшийся из динамика крик, до того правдоподобно, что на балконах возникли силуэты встревоженных обитателей, а беседка сотрясалась от взрыва хохота.

— Пропадешь, — наклонившись к уху Генки шептал Леха. — Эта взыскательная гордячка никого не подпускает к себе.

— А как ее зовут?

Прозвучало пренебрежительное: — Лена.

Леха, видимо, когда–то уже использовал попытку заинтересовать ее и получил отпор, теперь не нашел ничего лучшего, как обозвать ее гордячкой.

А предмет разговора, ни о чем не подозревавший, изучал выражение лица каждого сидящего в беседке или время от времени завязывал пустую болтовню с Петькой. Что касается Генки, то он уже раскаивался в том, что влип в эту историю. «Нет, дорогой мушкетер. Честно говоря, роль влюбленного тебе не играть». Он упорно не замечал ее. А она говорила, поддразнивала, подтрунивала над ним, чуть не спровоцировала драку с Филином, которого сама же потом осадила в один миг.

Лена поправила локоны и попросила Генку что–нибудь исполнить для души. Он поломался и… сдался. На лады упали длинные тощие пальцы, мягко коснулись золотистых струн. Он играл и был счастлив безмерно от того, что Лена восхищенно слушает его и только его. А он глядел на нее и не мог оторваться.

Когда мелодия смолкла, она скромно похвалила, затем вполне равнодушно заявила, что ей пора — дома ждут, и, к великому изумлению компании, сделав грациозный пируэт, растворилась, покинув озадаченного Жана и не менее удивленного Филина, украдкой наблюдавшего за «парочкой» с прикушенной губой. Мелькнуло в темноте белое платье, каблучки быстро застучали по ступенькам лестницы, унося вверх прелестное создание.

От раздумий Генку отвлек Леха:

— Ты делаешь, как бы тебе это… непростительную ошибку, — Леха наморщил квадратный лоб. — Как бы тебе это…

Петькин маг заглушал звуки природы, и Леху никто не слышал кроме Генки.

— понимаешь, в классе у нас тридцать звезд, все желают выделиться, противопоставить себя. Один учиться лучше, другой хуже, а дружбы нет, коллектива нет. Парни какие–то безликие… Нерешительные что ли? А здесь мы, как бы тебе это… равны. Возраст, круг интересов, успеваемость — не в счет. Тебя уважают за веселую шутку, за умение поддержать разговор или бросить остроту. Покажи эрудицию, заинтересуй, но не выделяйся. Лично меня привлекает здесь то, что не терпят здесь грубостей. Ты как на ладони. А потом — здесь не умрешь от скуки, потому что рядом друзья, и они необыкновенны. Заметь вот, — продолжал Леха, — из кого вырастают негодяи, к кому ты проявляешь личную антипатию, уверен — это обязательно будет маменькин сынок. Пусть он и не делает ничего плохого, не бьет, например, никому морду, но и, как бы тебе это… в разведку ты его с собой не возьмешь.

Генка согласился. Тут Ирина затейно прервала беседу:

— Ле–ша! Жа-н! Меньше трех не собираться Поделитесь с нами, заговорщики.

— У меня предложение, — оживился Петька и почесал перебитый нос. — Запишем для истории песню мушкетера?

Генка расцвел и смутился:

— Честно говоря, лучше всех записать.

— Но, чур, лопухи, кассета будет прослушиваться раз в год, поэтому призадумайтесь и туфту не гоните. На память потомкам оставим, — Петька вознес палец вверх. — Жертвую перлом Леонтьева! За качество ручаюсь…

Их компания когда–то была иной. Лет семь назад в кругу ребят нового микрорайона прославился некто Григорий. Как–то он собрал их вместе. Также выходили по вечерам во двор, который еще был пустым и неуютным. И тогда, по почину Григория, общими усилиями построили беседку, поставили грибки, сделали волейбольную площадку. Вдоль дороги посадили деревца. Именно тогда родилась компания. Примерно тогда же решительно и навсегда был отвергнут предложенный Чертежником вариант проведения вечеров; он пришел навеселе, прихватив бутылку вина.

Потом Григорий уехал учиться в другой город. А беседка и все то, что было сделано руками ребят, осталось. Саженцы прижились, выросли. Выросли и ребята, разъехались кто куда. Но осталась нерастраченная память. Осталась новая компания и ее железные законы. Но те ребята изменились, и Чертежник теперь, уморившись за доской с рейсшиной и ватманом, заслышав шум, не показывался на балконе, не скучал и не посматривал вниз с завистью на беседку. Высокомерно отводил нос от окон и ворчал с явным неудовольствием: «Дурни!.. Маются, шли бы спать. Балбесы!» Его не пускают спать взрослые заботы.

— Извините, Чертежник! — возразит юноша. — Но у молодого человека забот больше, независимо от того, что с возрастом на плечи ложится ответственность и за семью, и за производство, и за себя. Посудите сами, взрослый рубит проблемы голым рассудком, и заботы его рассудочные. Неугомонные заботы же юноши — безрассудны. И вам порой невозможно понять, что его мучает. Ведь чтобы пои юношу нужен всего навсего мизер: отключите рациональное мышление и отдайтесь, не гадая, вихревому порыву романтики.