Нарисованные шрамы - Нева Алтай

но то, как они представлены здесь, придает им гораздо более тревожное ощущение.

Картина передо мной изображает зеркальное отражение бледнокожей женщины с темными волосами до талии, держащей длинный кусок материала, который она прижимает к груди. В пространстве за ней вырисовываются несколько безликих высоких фигур, их руки вытянуты. Все выполнено в оттенках серого и черного, за исключением платья, которое держит женщина: оно ярко-зеленое.

Перед тем как перейти к следующей работе, я бросаю взгляд в противоположный угол комнаты, где Нина стоит рядом с низким молодым человеком с лысиной. Марк, «сутенер». Они что-то обсуждают, и я на несколько секунд обращаю внимание на язык их тел. Нина поднимает глаза и, когда замечает, что я на нее смотрю, улыбается. Она что-то говорит Марку и идет ко мне.

Я пялюсь на ее тело, одетое в кожаные брюки и похожее на кошачье, когда она покачивается на высоченных каблуках. Для того, кто сказал, что не любит носить каблуки, она справляется довольно хорошо. Эти штуки нелепые: по крайней мере, пять дюймов в высоту, может, и больше.

– Итак, что ты думаешь? – спрашивает она и кивает на картину.

Я беру ее руку, подношу к губам и оставляю поцелуй на кончиках пальцев.

– Они чудесны, малыш.

Она ухмыляется и наклоняется ближе.

– Ты говоришь это, только чтобы затащить меня к себе в постель.

– Ты обычно приходишь в мою постель по своей воле. Но если ты настаиваешь, я могу сам затащить тебя туда сегодня.

– Я настаиваю. – Она смотрит на меня прикрытыми глазами и кусает губу, моя маленькая соблазнительница.

– Если ты будешь продолжать так на меня смотреть, – я беру ее подбородок между пальцами и притягиваю ее голову к себе, – ты пропустишь собственную выставку, Нина.

– Это совсем неплохо звучит, пахан.

Я хватаю ее за талию и сажаю к себе на колени. Нина смеется, обвивает руками мою шею и запускает пальцы мне в волосы.

– Отвезу тебя попрощаться, и мы едем домой, – говорю я и впиваюсь своими губами в ее.

– Не могу, – шепчет она в мои губы, – ты еще не видел «большого парня».

Я рычу на нее.

– Серьезно, Роман? – Она снова меня целует. – Теперь будешь издавать животные звуки? Что подумают люди?

– Люди могут катиться к черту.

Боковым зрением я вижу, как к нам осторожно приближается Сэмюэль Грей, жена идет с ним под руку.

– Твои родители здесь.

Нина поднимает глаза, но не пытается слезть с моих коленей. Вместо этого она продолжает играть с моими волосами, пока наблюдает за тем, как подходят родители.

– Мистер Петров, – окликает меня ее отец, когда они приближаются. Ее мать просто кивает, глаза женщины сосредоточены на руке Нины, которая все еще покоится в моих волосах.

– Просто Роман, пожалуйста, – говорю я и направляю взгляд на мать Нины. – Итак, что вы думаете о последней работе Нины, Зара?

Она моргает, явно напряженная, затем приветствует меня улыбкой настолько фальшивой, что ее можно было бы наклеить на Барби.

– Она… хорошая, – отвечает она и смотрит на Нину. – Мы хотели купить одну из твоих картин.

Нина равнодушно смотрит на нее.

– Может быть, что-нибудь без мертвых куриц. Если возможно, – добавляет ее мать.

– Вам не надо ничего покупать, – говорит Нина, все еще смотря на мать с легким смятением на лице. – Просто выберите ту, которую хотите, и скажите Салли. Это женщина в красной юбке, которая стоит у входа. Все работы, за исключением самой большой в следующей комнате, продаются.

– Мы уже спросили, когда вошли, – добавляет Сэмюэль. – Она сказала, что все картины уже проданы.

– Этого не может быть, мы открылись всего десять минут назад, – бормочет Нина и смотрит на меня. – Я должна выяснить, что происходит.

Она слезает с моих колен и спешит к женщине на другом конце комнаты.

Я поворачиваюсь к ее матери.

– Выберите ту, которая вам понравилась, и скажите Салли, что я разрешил.

Зара Грей оглядывает меня с удивлением.

– Это вы их купили?

– Конечно, я, – киваю я и смотрю туда, где Нина стоит со смотрительницей. – Твоя жена в курсе, Сэмюэль?

Он делает резкий вдох и затем выдавливает приглушенное «да».

– Хорошо. Но вы должны кое-что знать, – говорю я и оборачиваюсь к ним лицом. – Сделка отменяется.

– Отменяется? – Он сглатывает и быстро соединяет перед собой трясущиеся руки. – Что это значит?

Я внимательно на него смотрю, затем перевожу взгляд на мать Нины, которая уставилась на меня со страхом в глазах.

– Это значит, что я оставляю вашу дочь себе.

Хватаясь за колеса своего кресла, я направляюсь к Нине, оставляя ее родителей стоять с открытыми ртами перед картиной с девушкой с зеленым платьем.

– Салли говорит, что анонимный покупатель купил все картины! – произносит Нина в тот момент, когда я приближаюсь.

Мне едва удается сохранять cерьезное выражение лица.

– Вот эгоистичный сукин сын!

– Точно, – кивает она. – Хорошо, что я сказала Марку пометить, что «большой парень» не для немедленной продажи.

– Почему?

Она улыбается мне скрытной улыбкой.

– Она для тебя.

Я пристально на нее смотрю, стиснув зубы.

– Где она?

– В другой комнате, за углом, но… куда ты? Роман, подожди!

Я игнорирую ее и продолжаю крутить колеса так быстро, насколько это только возможно, в направлении комнаты, на которую она указала. Мы договорились, что она не будет делать автопортрет для выставки, и будь я проклят, если позволю кому-то его увидеть. Они сейчас же его уберут, или я кого-нибудь убью.

– Роман! – Каблуки Нины цокают позади, в то время как она пытается следовать за мной. – Это не та картина, где я обнажена! – кричит она вдогонку.

Вдруг в галерее наступает абсолютная тишина. Я останавливаюсь и, обернувшись, вижу по крайней мере пятнадцать человек, включая родителей Нины, которые удивленно смотрят на нее с шоком на лицах.

Кажется, она этого не замечает и встает передо мной, уперев руки в бока.

– Почему тебе всегда надо устраивать сцену?

Я поднимаю брови.

– Ты только что проинформировала целую галерею о том, что есть картина, где ты голая, и это я тот, кто устраивает сцену?

Она моргает, бросает взгляд через плечо на людей, которые все еще на нее таращатся, и хихикает.

– Ой!

– Да, – киваю я. – Пойдем посмотрим на ту картину, пока я еще не вышел из себя, потому что там стоят по крайней мере десять мужчин, которые сейчас представляют тебя без одежды.

Она хихикает и указывает рукой налево.

– Сюда.

Мы огибаем угол и входим в отдельную секцию галереи. Она почти такая же большая, как и первая, но здесь выставлена только одна картина. Три прожектора освещают ее сверху. Выставка только что открылась, поэтому здесь всего два человека. Они стоят в стороне, благодаря чему я могу беспрепятственно рассмотреть композицию.

Как и другие работы Нины, она выполнена главным образом в серых и черных тонах, но здесь более четкие формы, более узнаваемые. Вся нижняя часть изображает груды камней, части зданий и различные обломки. Клубы дыма тут и там выполнены белой краской. Над центральной грудой обломков нависает одинокая фигура с огромными дьявольскими рогами. Он тоже написан черной краской с оттенками серого и держит огромную кувалду в правой руке, как будто замахивается ею. Лица этой фигуры не видно, потому что на нем надет огромный красный шлем в форме волчьей пасти, а сзади него развевается длинный красный плащ. Это потрясающе.

– Почему он все рушит? – спрашиваю я, не в состоянии оторвать глаз от этой сцены.

– Потому что он может, я думаю.

– Что разбросано вокруг него? Руины города?

– Не совсем. Это метафора.

– Метафора чего? – не понимаю я.

Нина наклоняется ко мне и шепчет на ухо.

– Моего бедного сумасшедшего разума. Или чего-то, что от него осталось после того, как ты мастерски его уничтожил, Роман.

Я наклоняю голову набок и внимательно смотрю на Нину, переваривая то, что она только что сказала. Мне нужны ее пояснения, но она просто стоит и смотрит на картину. Я просовываю палец в шлевку для ремня на ее брюках