Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

прошло без происшествий. Разве что, в лифте он снова наткнулся на эту странную девочку.

При электрическом освещении стало видно, что она – вполне взрослая женщина, не совсем даже и юная. Возле глаз лучиками светились первые морщинки, под глазами лежали глубокие тени, а лицо казалось странно-изможденным.

«Наверное, тоже больна», – и он совершенно забыл о ней, взволнованный предстоящим разговором с врачом.

Она вышла за ним совершенно автоматически, сработало притяжение очень знакомого лица.

Катя не могла вспомнить, где видела его, но знала, что видела совсем близко и помнит его голос.

После перелома она регулярно приезжала в клинику, знала многих врачей чуть ли не во всех отделениях, была местной знаменитостью и любимицей. Даже кошки, шатающиеся около больницы, были ей знакомы. Тем важнее было понять, кто же этот человек.

Ненадолго она потеряла его из вида, вероятно, он зашел в кабинет. Лифта на этаже было два, пришлось курсировать между ними, чтобы не упустить любопытного незнакомца.

Он вышел довольно быстро – и рыжий врач-онколог Капелман вышел за ним, пожав руку на прощание.

Капелмана она хорошо знала, он приехал из Белоруссии и говорил по-русски, хотя, жил в Израиле лет двадцать.

– Сема! – позвала она его, догоняя и задыхаясь.

Но на это имя он не отреагировал.

– Шмулик!

– Ох, какие люди… А я думаю, кто-то зовет Сему, меня или не меня… Ты в порядке, Катерина?

– Да, Сема, я в порядке. Скажи, а кто этот человек, вот, в черном, только что вышел из твоего кабинета?

– Как, кто такой, Катерина, ты его не знаешь?

– Не знаю.

– А почему спрашиваешь? Просто понравился, да? – Семен улыбнулся доброй открытой улыбкой, но Катя боялась не догнать того человека из лифта, поэтому торопилась.

– Понравился. Говори.

– Понимаю, он стал такой мотэк сейчас! Но видела бы ты его десять лет назад, когда он впервые приехал! Как же ты его не знаешь, это очень известный писатель, Альберт Казаков. Он мне даже книжку подарил, в кабинете осталась. Он всегда дарит. На русском. Его и на иврите издают. Да его на всех языках издают, что же ты читаешь, дитя? Он тоже из Москвы, как ты можешь его не знать? Разве Москва такая большая?

Катя потрясенно молчала. Потрясенно – потому что вспомнила, где видела этого красавца. Это был тот красавец, которого она два дня назад увидела на крыше гаража, когда забрела в Неве-Авивим. Она еще долго не могла потом выбраться обратно к порту… А она приняла его за рабочего, да еще и араба, а, оказалось, русский писатель.

Домой она пришла поздно, все еще растерянная. Попала под дождь, промокла, долго ждала автобуса.

Без машины было очень трудно, но водить она пока не решалась, да и не знала – как долго пробудет здесь, не вернется ли обратно, туда, где он, Митя.

Впрочем, о Мите она не думала. Достала из рюкзака свой сегодняшний трофей – толстенную книгу Альберта Казакова «Ретроградный Меркурий».

На первой странице красивым лохматым почерком стоял автограф «Дорогому Семену Викторовичу, спасителю отца моих детей». И улыбнулась – странно как написано. И очень по-русски, с отчеством.

Семен Викторович давно уже и на имя свое не откликается, какое тут может быть отчество, в Израиле-то. Да, персонаж был любопытный.

«Ишь ты, Альберт, не Вася какой-нибудь», – подумала она, засыпая.

Книга лежала рядом, растрепанная и тоже подмокшая под дождем.

Утром все еще лил дождь, что для осени было редкостью. У Кати разболелась голова, точнее, кружилась – сказывались последствия недавней болезни. Она побоялась выходить из дома, хотя, опоздать боялась еще сильнее. Но к полудню следующего дня она уже поджидала писателя, как охотник дичь. Она была вооружена всей информацией, которую можно было найти в интернете и еще кое-чем, что могло послужить поводом для их знакомства.

Это была книга, отнятая у Семы. Самую первую страницу с автографом она аккуратно вырвала, чтобы получить новый – себе.

Книги все одинаковые, а Сема не побежит жаловаться – ему и читать-то некогда. Тем более, на русском он уже разучился.

Ждать пришлось довольно долго, зато Альберт вышел один и снова поразил Катю ростом, какими-то неписательскими мускулами и широким разворотом плеч. В джинсовых шортах он не производил впечатления человека разумного, был, скорее, похож на Тарзана.

Самым сложным оказался именно этот момент – подойти к нему, не уронив достоинства, не показать свой женский интерес.

– Шалом. Я тут мимо проходила, вы не подпишете мне книжку?

Альберт так испугался, что ничего не понял. И только рефлекс, выработанный долгими годами общения с читателями в любые моменты жизни, заставил его отреагировать на собственную книгу, которую девочка ткнула ему в живот.

Он не понял, чего она хочет, но мышечная память сработала отлично. Он открыл первую странице и обнаружил, что ее нет. Не было и ручки.

Ручка осталась в джинсах, которые он не надевал с момента прилета. Джинсы валялись на кресле в его комнате. Все это он понял с небольшим опозданием, девочку тоже узнал.

Это было странным, очень странным, но он привык к странностям, поэтому, облекая свои мысли в вербальную форму, он повертел пальцами, изображая письменность и оживленно замычал.

– У меня там… Ээээ… Ручка в доме.

Девочка смотрела на него с нескрываемым презрением. Так ему казалось.

Он с облегчением толкнул калитку и быстро пошел назад в дом.

На самом деле никакого презрения, конечно, не было. Если и было, то только к себе.

Кате вдруг наскучила эта игра с выслеживанием добычи, шпионскими уловками и придумыванием повода для знакомства.

Вся эта суета была унизительной, неприятной. И очень остро напомнила ей вечера в Митином дворе – когда она часами ждала его в машине, глядя на освещенное окно первого этажа. Менялись только кусты во дворе – голые, с листьями, цветущие гроздья сирени. А он выходил с женой и шел в магазин, держа ее за руку. Или, чаще, один, к маме.

Катя подходила, счастливо улыбаясь, но он старался сделать вид, что не видит ее, потому что Маша могла смотреть в окно.

Все это было ужасно. Почему приходится все время бегать за мужчиной, караулить его, хитрить, заинтересовывать собой?

С этими мыслями Катя, не раздумывая, развернулась и пошла от дома Альберта наугад, почти бегом, чтобы он не успел выйти и догнать ее.

Вечером дома она рассматривала свое миловидное отражение в маленьком настольном зеркале, пытаясь понять, что же все-таки с ней не так, почему ей приходится прибегать к таким дешевым трюкам. Но из зеркала