Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

забрать ее, Катю. Это он тоже запросто мог забыть.

В этом венском кафе за соседним столиком сидели трое подростков. Все подростки во всех странах непереносимы, эти тоже громко смеялись, но Катя почему-то не раздражалась. Чувствовала к ним что-то вроде материнской жалости. Кажется, им не хватало на что-то денег. Они сокрушались, раскладывали на столе стопками какие-то монетки, пытались вытащить эти деньги из телефона, очень расстраивались, собирались бежать искать банкомат.

Катя спросила их по-английски, сколько денег им нужно. Оказались какие-то смешные деньги, около двух евро.

Катя вынула из кармана сорок евро и положила им на столик.

Они остались сидеть, раскрыв рты, а она вышла в теплую пеструю венскую осень с ощущением полнейшего счастья.

Впереди был очередной напряженный вечер. Деньги – это все, что она могла сейчас кому-то дать, все, что имела. Хотя, нет, что это она…

У нее же был муж. И ему нужна была забота в виде завтрака, ужина, такси, чистого воротничка, расчески и ее бесконечной любви.

Да. Бесконечной любви, именно так.

В Вене все прошло особенно успешно для Альберта – эти выступления не были запланированы, так сказать, сверх программы. Местное издательство вымолило две встречи с читателями, и прошли они лучше всяких ожиданий.

Из Вены они вылетали в Москву, и Катя крепко прижимала к себе сумку со всеми документами, включая билеты на вечерний рейс. Долгожданный рейс не то чтобы домой… но хотя бы в русскоязычную понятную среду.

В такси Альберт говорил о себе, о том, какие вопросы были из публики, чем отличаются вопросы в разных странах, почему успешны его книги.

В накопителе перед вылетом он уже перешел на более нейтральные темы – о погоде, об устройстве самолета, о том, что нужно будет сделать дома.

О Кате он не спросил ничего. Он вообще ни разу не спросил ее, почему она не приходит на эти его выступления.

Поначалу она приходила, но раз на десятый ей стало страшно – Альберт в эти часы становился совершенно чужим для нее человеком.

Чужим и неприятным. Он купался в собственной славе, и это почему-то мешало Кате любить его. А свою любовь к мужу она оберегала ревностно, убежденная, что эта ее семья – подарок небес, не иначе.

С замиранием сердца она ловила самые простые моменты – его обращение к ней «дорогая», их общие вещи, общий багаж, общую фамилию. Готова была расцеловать стюардессу, которая любезно обращалась с вопросом: «Ваша супруга желает сидеть у прохода или в центре?».

Альберт всегда прижимал маленькую Катю к себе, наклонял к ней голову так, что грива волос совершенно закрывала его лицо и шепотом спрашивал: «Где ты хочешь сидеть, малыш? Давай у меня на ручках, а?»

Все это были какие-то удивительные подарки внесезонного Деда Мороза – все эти утренние объятия, кольца на пальцах, беглые поцелуи в затылок, одинаковые свитера и кроссовки, главное – местоимение «мы». Первое в ее жизни.

Она ни к кому не ревновала Альберта, хотя, поклонницы у него были, дарили цветы, отстаивали очереди за автографами. Но они сливались для него в одно невнятное пятно, никакой опасности представлять не могли, и Катя это знала.

Тихая бывшая жена звонила, не устраивая сцен, рассказывала о домашних делах, о детях, никогда ничего не просила.

Сам Альберт о ревности и не думал, в его мире Катя принадлежала ему наравне с чемоданами и джинсами, женщины никогда его не бросали, а отсутствие такого опыта обычно расслабляет.

Он был зациклен на себе, но мягок и добр, голоса не повышал, не сердился, не сравнивал Катю с бывшей, не заострял внимание на ее промахах.

«Научишься», – добродушно хлопал ее по плечу, когда она забывала, сколько капелек оливкового масла нужно добавить на его бутерброд с моцареллой.

И она училась, понимая, что подруги великих людей обязаны это делать, обречены брать на себя все земное, пока их спутники покоряют мир и человеческие сердца.

– Крупный талант, живой классик, – печально говорил его агент Сурик, сидя позади Альберта в самолете и накручивая на карандаш прядь его волос.

– Убери руки, – сердито обрывала его Катя, но, на самом деле, она не сердилась.

Она знала, что имела право охранять волосы своего мужа от чужих посягательств – единственная, ей было приятно наливать ему воду в стакан, застегивать куртку и взбивать подушку.

Он не смотрел на часы, никуда не вскакивал, не улыбался виновато, не уходил ни к какой другой жене, а, напротив, доверял Кате свое расписание, свои встречи, поезда и покорно шел за ней, отложив ноутбук, когда она подходила и целовала его в шею: «пора».

Да, Катя пока что чувствовала себя чужой на этом празднике жизни, но она была безгранично счастлива. Тем более, что впереди была Москва.

Даже в узком просвете иллюминаторов ее ночные огни отличались от огней любого другого города.

Катя никогда Москву не любила, но сейчас она справедливо ожидала увидеть этот город с новой стороны.

Счастливым человеком. Женой.

У каждой медали есть две стороны.

В целом – все удалось. Все было так, как и два года назад, когда она покидала этот город – несчастная, ненужная, одинокая. Только теперь сторона была другая.

Удивительно, насколько все изменилось, оставаясь прежним. То же небо, но ярче, те же деревья, те же дороги, знакомые дома и незнакомые люди.

Но с другой стороны. С той, с которой их видит счастливый человек. Оказалось, это совсем иной размерчик.

«Убежала ли я от судьбы? Или все так и должно было случиться? Все прежнее, но другое. Скоро снова будет елка, но она не вызывает у меня боли, в новый год я смотрю с надеждой и радостью. Придется брать детей мужа на каникулы, развлекать их, учиться общаться с ними, учиться просто жить».

Кате еще хотелось приписать, что больше нет страшной зияющей дыры внутри, той пустоты, которую когда-то занимала любовь к Мите.

Но пустота была, а признаваться в этом не хотелось даже самой себе. Да и писать теперь стало некогда.

– У вас же прислуга, кажется, есть, – ворчала Соня, переворачивая сырники на сковороде, – зачем тебе готовить самой?

– Она не успевает… Она, в основном, убирается… А масла всегда надо столько добавлять?

– Масла, увы, всегда.

– А эти вот, антипригарные сковородки?

– Можешь поэкспериментировать, если мне не веришь. Смотри еще раз сюда. Я кладу сразу по три, ты пока начинай с двух, чтобы проще было переворачивать. Пробуй сама.

Катя пыталась запомнить и даже записать. Она очень прилежно всему училась, а