Красные часы - Лени Зумас

нее не религиозны. По их словам, они руководствуются исключительно прагматическими соображениями. Логикой. На свете столько людей, которые хотят взять ребенка. Зачем же лишать их возможности усыновить или удочерить кого-то, кого они будут холить, лелеять и беречь как зеницу ока, просто потому что какая-то женщина не хочет несколько месяцев ходить беременной? Когда приняли поправку о личности, отец сказал: самое время людям в Америке опомниться. Он, безусловно, осуждает тех психов, которые подкладывают бомбы в клиники, и считает, что заставлять женщин платить за похороны зародышей после выкидыша – уже перебор, но твердо верит, что для каждого ребенка, который появляется в этом мире, найдется любящая семья.

На уроке социологии в восьмом классе у них были дебаты на тему абортов. Дочь написала список с доводами для своей команды, которая выступала за свободу выбора. Отец проверил ее домашнее задание, но не сказал, как обычно: «Молодец, так держать!», – а присел рядом, положил руку ей на плечо и объяснил, что эти доводы его очень обеспокоили.

– Что, если бы твоя биологическая мать решила сделать аборт?

– Ну, она же его не сделала, а у других должно быть такое право.

– Подумай только обо всех тех семьях с приемными детьми, которых просто бы не было!

– Папа, множество женщин все равно отдают детей.

– А как насчет тех, которые не отдают?

– А почему каждая не может решать за себя?

– Когда кто-нибудь решает застрелить другого человека, мы же его сажаем в тюрьму, правильно?

– Если этот кто-нибудь – полицейский, то не сажаем.

– Подумай обо всех тех семьях, которые ждут возможности взять ребенка. Подумай обо мне и твоей маме, сколько мы прождали.

– Но…

– Эмбрион – это живое существо.

– Одуванчик тоже.

– Я просто не могу представить себе мир, в котором не было бы тебя, котик, как и твоя мама.

Дочь не хочет, чтобы они представляли себе мир, в котором нет ее.

Эш предлагает подкинуть до дома, но дочь отказывается: папа ее заберет, он на пенсии, ему вечно нечем заняться, поэтому он готов в любой момент за ней приехать. На улице холодно, небо мрачное, трава на футбольном поле отливает серебром. Сегодня у их команды гостевой матч. Дочь ничего не сказала Эфраиму. А если он ответит: «А это вообще от меня?» или «Сама виновата»? На прошлой неделе они столкнулись в столовой, на Эфраиме была та старомодная шляпа, которая когда-то дочери так нравилась.

– Привет, – сказал он.

– Привет, как дела?

Но Эфраим прошел мимо, и ее вполне обычный вопрос превратился в риторический.

Наверное, торопился на встречу с Нури Визерс, собирался тискать ее под рубашкой.

Может, ее биологическая мать тоже была очень молодой. Может, она собиралась поступать на медицинский, писать диссертацию по химии, открывать собственную исследовательскую лабораторию в Калифорнии (что, если в этот самый момент она изобретает лекарство от паралича?). Если бы она оставила ребенка, ей пришлось бы отказаться от стипендии.

Дочь не хочет, чтобы ребенок все время гадал, почему она его отдала.

И сама не хочет все время гадать, что с ним сталось. Попал ли он к родителям, которые похожи на ее папу и маму? Или к узколобым придуркам, которые постоянно на него орут и не возят его вовремя к врачу?

Срабатывает сирена, оповещающая о цунами, и дочь подпрыгивает от неожиданности – никогда в жизни ей не привыкнуть к этим жутким завываниям.

– Зайчик, это просто проверка, – говорит папа.

Она делает радио погромче.

– Как дела в школе?

– Нормально.

– Уже закончила писать заявку для академии?

– Почти.

– Мама сегодня готовит тако с рыбой.

– Класс, – говорит дочь, сглатывая позыв к тошноте.

– Сегодня утром, – рассказывает диктор по радио, – двенадцать кашалотов выбросились на берег в километре к югу от Гунакадейтского мыса. Причина этого происшествия еще не установлена.

– Боже мой, – дочь еще прибавляет звук.

– Как сообщают местные власти, одиннадцать кашалотов погибли, хотя до сих пор не ясно…

– Помнишь, в семьдесят девятом сколько выбросилось? – спрашивает папа. – Сорок один кашалот на пляже возле Флоренса. Мой старик туда ездил фотографировать. Говорил, они…

– Издавали тихие щелкающие звуки, когда умирали, – дочь наизусть знает жуткие подробности, потому что папа любит их вспоминать.

Он много раз ей рассказывал, что кит может погибнуть под тяжестью собственной плоти. На суше вес его тела становится непереносимым, ребра не выдерживают и ломаются, внутренние органы сплющиваются. А еще китам вредно тепло. Тогда, в 1979 году гринписовцы притащили одеяла – мочили их в соленой воде и накидывали на кашалотов. Не помогло.

Но это когда было. Неужели с тех пор никто не придумал, как вернуть китов обратно в океан?

– Пап, давай туда съездим?

– Не дело, чтобы там народ толпился…

– Но один кашалот пока жив.

– И что? Будешь в одиночку его в воду сталкивать? Не делай из этого идею фикс.

– Сердце кашалота весит почти полторы сотни килограммов.

– Откуда ты?..

– Я с Ясмин как-то составили список: сколько весят сердца разных животных.

– Я с Ясмин составила, а не составили, – при упоминании Ясмин папа напрягается. – Котик, не волнуйся так из-за этих китов, ладно? Иначе твои красивые бровки сцепятся, да так на всю жизнь и останутся.

– Никакие они не красивые – они густые.

– Поэтому и красивые!

– Ты не объективен!

Очень хочется курить, но пока дочь просто сует за щеку лакричную конфетку.

Эш идея не очень-то нравится. Она устала и все такое, но в конце концов дает себя уговорить. Дочь вылезает из окна спальни на крышу, спускается по шпалере, на целую минуту замирает в тени возле крыльца – не услышал бы кто. В квартале от их дома около синего почтового ящика она останавливается покурить. Здесь их обычное место встречи.

Ясмин как-то спросила, почему белые так одержимы спасением китов.

На пляже полно народу, кричат люди, лают собаки, щелкают камеры, льет дождь. Несколько журналистов-телевизионщиков направляют ослепительно яркие фонари на китов: двенадцать кашалотов лежат в ряд, их оловянно-серые бока исполосованы белесыми разводами. Киты похожи на гигантские каменные автобусы. Последний в ряду медленно поднимает и опускает хвост. И каждый раз, когда хвост шлепается на песок, удар отдается у дочери в бедрах.

Люди позируют на фоне мертвых кашалотов.

Кто-то забрался на серый хвост и вопит:

– Сфоткайте меня! Сфоткайте!

– Слезай немедленно.

– Назад, отойдите назад.

– А пальцы мертвеца с этим связаны?

– С кем тут можно переговорить насчет зубов? Мне зубы нужны, я режу по кости.

– Сэр, немедленно слезьте оттуда.

– Они водорослями отравились?

– В сторону, разойдитесь.

Около первого в ряду кита присела на корточки женщина в перчатках, в руке у нее длинный нож – исследовательница? Хочет вырезать кусочек покровного жира для