Иные знания - Екатерина В. Коробова

из тех совсем немногих во всей Элементе, кто знал, что это на самом деле Воздух, – совершенно не чувствовалась рядом с напористым огненным жаром Аврума. Бледная трепещущая тень, без которой, однако, император оказался бы бессилен.

– Я выслушаю твой отчет позже, – Аврум жестом отослал всех слуг и сразу же обратился к Бартену. – Сегодня ты мне нужен как хранитель Знания.

– Слушаю, Ваше Величество.

Бартен успел было мысленно выдохнуть: плохие новости придется сообщать не сейчас. Но радость от кратковременной отсрочки тут же улетучилась.

Члены семьи Бартена были хранителями столько же веков, сколько существовала Элемента. Неприметные, укрытые в тени трона, не имеющие права ни словом обмолвиться о своем предназначении и прячущие его за другой работой. Ревностно оберегающие то, к чему не имели права по-настоящему прикоснуться ни разу в жизни.

– Мы с Ее Величеством, – Аврум перевел равнодушный взгляд на свою даллу, – считаем, что Авель не очень хорошо справляется. На нашего сына возложены слишком большие надежды – он не может нас подвести.

Бартен заметил, как при этих словах побелели костяшки пальцев Марии, сжимающие спинку стула Аврума. Порой казалось, что император на своих слуг смотрит с большей теплотой и участием, чем на жену. Бартен и сам не отличался особой щепетильностью, но при мысли о бедном мальчике что-то внутри неприятно сжималось под тяжелым грузом вины.

– Я изучил все нужные материалы, – годы выучки не подвели Бартена, он говорил тем же тоном, каким зачитывал бы отчет о работе общественных воздушных кораблей. – Но… Я по-прежнему не могу быть уверенным.

Мария сдавленно всхлипнула. Аврум не удостоил ее даже взглядом.

– Так станьте уверенным, – удивительно, сколько мощи и власти звучало в его тихом, спокойном голосе. – Мы не можем позволить себе… допустить оплошность с ребенком.

Бартен был привычен к таким речам, и все же противный холодок побежал у него по спине. Ребенок. Оплошность. Как будто речь шла о какой-то посторонней чепухе, а не о жизни собственного сына. Бартен вспомнил бледного худого мальчика с посиневшими губами среди горы высоких подушек. Печальное зрелище.

– Конечно, Ваше Величество.

Что еще он мог ответить?

– Славно. Тогда после нашего разговора отправляйтесь с Ее Величеством в детские покои. Посмотрите, что можно сделать.

Казалось, императрица хотела что-то добавить, но в последний миг оборвала себя.

– Я рассчитываю на вас, – Аврум слегка наклонился вперед, и Бартен заметил, как на лбу у него пульсирует маленькая вена. – Очень рассчитываю.

* * *

Непросто наблюдать за гибелью Знания – того, что клялся защищать всю свою жизнь.

– Я и есть Знание, – сказал недавно Аврум таким тоном, будто разъяснял ребенку правила поведения за столом.

Бартен тогда подумал, что, будь это и правда так, несчастный мальчик не умирал бы сейчас в окружении лучших целителей Предела.

«Нет, ты не Знание, – Бартен тщательно прятал мысли за безупречно вежливой улыбкой. – Вор, укравший золото, не становится сам золотым».

Неспособность или нежелание Аврума посмотреть правде в глаза страшили и злили все больше. В последнее время сделалось так непросто держать лицо.

Бартен пытался, но так и не смог вспомнить, когда впервые услышал о хранителях и узнал, что он тоже один из них. Как будто он родился с этим пониманием, с клятвой на устах уберечь Знание в тайне. Просто оградить, донести, как это делали его отец, дед, прадед, как обязаны будут поступить его потомки. Оберегать тайну великой лжи.

Среди мастеров принято горько подшучивать над тем, как недостаток Стихии в них с лихвой окупается избытком свободы. Никаких далл и клятв, все Четыре слышат тебя одинаково – пусть и одинаково слабо. Но Бартену от этих шуток всегда становилось горько. Он, родившись мастером, своей судьбы не выбирал.

– Возможно, он справится, – сказала Мария. Она сидела у постели и раз за разом поправляла непослушную прядку, спадающую на лицо сына. – Ведь то, что произошло, оно… Оно не только покалечило его. Но и удерживает тут.

Она всхлипнула и тут же отвернулась. Лицо Бартена осталось непроницаемым.

– Конечно, Ваше Величество. Сама Стихия помогает ему.

Без запинки говорить то, что императорская семья хочет от него слышать, тоже входило в его обязанности.

Бартен думал, что ему известно о Знании все: как его сохранить и как быть причастным, где найти подходящих берущих для этого, как оно существует и работает, для чего укрыто от всех. Воплощенное творение самих Четырех, древнейшая прекрасная истина, которой столетиями служила его семья.

Оказалось, он знал не все.

Он попробовал выйти с Авелем на мысленную связь, чтобы попытаться понять, как можно помочь. Бартен стиснул челюсти, чтобы не закричать. Мир вдруг исчез, вокруг осталась только пустота, раздираемая всполохами раненой, искалеченной Стихии. Четыре были расколоты на части, устремлялись друг к другу, стонали и искали себя во тьме, и не было ничего, кроме этой страшной агонии, бесконечных тонких нитей, оборванных и неправильных. Среди этого даже полыхающая полнокровная Стихия Аврума казалась несущественной и нелепой.

Прервав связь, Бартен еще несколько минут стоял с закрытыми глазами, пытаясь прийти в себя.

– Не могу, – наконец очень тихо сказал он. И еще тише: – Простите. Правда не могу.

Мария резко отвернулась, махнув рукой.

Прежде чем уйти, он попрощался с императрицей и последний раз взглянул на Авеля. Тот дышал тяжело, каждый выдох сопровождался натужным хрипом, а перед следующим вдохом наступала пугающая тишина.

«Не только покалечило, но и удерживает».

Бартен поспешил отвернуться.

Вернувшись к себе, он не стал разжигать стихийный камин, а оставил только маленький огнесветильник на письменном столе. Кабинет показался вдруг сырым и неуютным, словно старое подвальное помещение, поросшее плесенью.

Несмотря на поздний час и усталость, строки письма складывались легко, будто у Бартена давно был готов черновик. Новенький и блестящий воздушный часовник на стене еще не успел пробить полночь, а дело уже было сделано.

Летящая почта не слишком надежное учреждение, но только в том случае, если у тебя нет там своих людей. Впрочем, так устроено почти все в столице.

«Меры ужесточаются, и, возможно, уже не в моих силах помочь им добраться живыми в Предел. Но здесь им не справиться без меня, и, Орион, клянусь Четырьмя, я сделаю все возможное», – когда Бартен писал главные строки письма, то давил на акваперо слишком сильно, и в двух местах оно прорвало бумагу.

Да, он не выбирал своей судьбы хранителя. Но все же кое-какой выбор у него был.

1009 год от сотворения Свода,

18-й день второго зимнего отрезка Себерия, Край Ветра

Мик

Покидали Край Ветра все вместе. Мирра, Риккард, Дая