Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

года секретарь ЦК по идеологии Л. Ильичев снял из номера поэму «Братская ГЭС», и главный редактор подчинился, а П., его первый зам и по совместительству секретарь журнальной первички, воспротивился:

Немедленно собрал общее собрание членов партии редакции — человек двадцать. Партячейка приняла резолюцию — обязать коммуниста Полевого не снимать поэму Евтушенко «Братская ГЭС» из первого номера и обратиться в Политбюро ЦК КПСС с жалобой на действия секретаря ЦК Ильичева. Письмо было немедленно передано в ЦК. Через неделю позвонил Поликарпов, попросил, чтобы типография сделала 15 оттисков поэмы для членов и кандидатов в члены Политбюро. Это было сделано. Недели две типография «Правды», где печатается «Юность», простаивала. Наконец мне позвонил Преображенский, триумфально разламывая трубку голосом: — Победа! Политбюро одобрило поэму! Я только что видел на всех пятнадцати оттисках за. А Косыгин сделал приписку: «Замечательная поэма». <…> Правда, поэму придется перенести теперь в четвертый номер, потому что мы не успеем внести дополнения, но это все пустяки. Главное — победа![2405]

Конечно, этот сюжет выглядит, честно говоря, малоправдоподобным. Однако хрущевец Л. Ильичев действительно доживал тогда в ЦК последние дни, и в «Юности» об этом наверняка догадывались. К тому же у П., никогда, как и подобает чиновнику, публично не высказывавшегося о положении дел в литературе, был, — по словам А. Алексина, многолетнего члена редколлегии, «врожденный литературный вкус»[2406], и он, — процитируем еще раз Ст. Рассадина, — умел «загораться от искры чужого таланта»[2407].

Так что все бывает, и подтверждением может явиться эпизод с публикацией в «Юности» еще одного крамольного текста — опять-таки аксеновской «Затоваренной бочкотары» (1968. № 3).

Полевой, — как рассказывает Е. Сидоров, заведовавший в редакции критикой, — уклонился, уехал в отпуск, оставив журнал на попечение Преображенского. В четыре голоса (Преображенский, Озерова, В. И. Воронов — второй зам. главного и я) с удовольствием читали вслух повесть и смеялись в ударных местах. Вася (по договоренности) был отстранен от текущей редактуры, но мы и так почти не трогали текст. Затея с моим послесловием (дабы объяснить читателям стиль и смысл этого сочинения) только подлила масла в огонь. Буколическая «Бочкотара» была признана критикой эталоном зловредного и пагубного модернизма. Заодно досталось и мне. Дело дошло до партийных указаний. В постановлении Краснопресненского РК КПСС было сказано, что журнал не только опубликовал порочное произведение, но и сопроводил его апологетической статьей.

Ужас вроде бы, зато, — продолжает Е. Сидоров, — аксеновская повесть была признана коллективом редакции лучшей публикацией года, и по инициативе Юрия Зерчанинова автор на новогодней вечеринке был награжден специальным призом — цинковым корытом для постирушки. Мне достался малый приз — тазик из того же металла[2408].

Так и прошли 15 лет службы добропорядочного коммуниста П. в дерзкой до нагловатости «Юности». Сам он, — повторимся, — на публику почти не выходил, лишь составил знаменитую некогда (и действительно очень хорошую) антологию «„Юность“: Избранное. 1955–1965» (М.: Правда, 1965). А если писал, то исключительно об А. Фадееве, комментировал его тексты и его биографию, был редактором фадеевских сборников «За 30 лет» (М., 1957), «Повесть нашей юности: Из писем и воспоминаний» (М., 1961), «Письма: 1916–1956» (М., 1967, 1973). И единственная книга П. тоже о его бывшем патроне и старшем друге — «Недопетая песня: О романе А. А. Фадеева Черная металлургия».

Большой славы эти труды П. не принесли. Так что если и вспоминают о нем, то исключительно лишь тогда, когда обращаются к мало кому известным сюжетам журнальной хроники времен Оттепели. И когда видят, что именно П. посвящено одно из самых цитируемых стихотворений Е. Евтушенко еще 1961 года.

Напомним это стихотворение и мы: «Людей неинтересных в мире нет. / Их судьбы — как истории планет. / У каждой все особое, свое, / и нет планет, похожих на нее. // А если кто-то незаметно жил / и с этой незаметностью дружил, / он интересен был среди людей / самой неинтересностью своей».

Соч.: Недопетая песня: О романе А. А. Фадеева «Черная металлургия». М.: Современник, 1977, 1979; То же. Челябинск, 1981.

Прокофьев Александр Андреевич (1900–1971)

В 19 лет став членом РКП(б), П. в 1922–1930 годах служил сотрудником (оперуполномоченным) полпредства ВЧК — ОГПУ по Ленинградскому военному округу, а все последующие годы, как сообщает Википедия, находился в действующем резерве органов госбезопасности.

И писал стихи — за обратившими на себя внимание книгами «Полдень» (М.; Л., 1931), «Победа» (М.; Л., 1932), «Стихотворения» (Л., 1932) бесперебойным потоком пошли другие. Репутация поэта со своим самородным голосом укреплялась, и доверие начальства укреплялось тоже. Так что П., всю войну пробывший членом писательской группы при политуправлении Ленинградского фронта, уже в 1945 году стал ответственным секретарем Ленинградской писательской организации — с тем, чтобы без заметных потерь пройдя испытание постановлением ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», покинуть этот пост в 1948 году, а в 1955 году вновь вернуть его себе.

Как же руководил питерскими литераторами этот поэт, до неразличимости, как свидетельствуют современники, похожий на Хрущева не только внешне, но и тяжелым троекуровским нравом, своей способностью по поводу и без повода впадать в слепую ярость? Процитируем Д. Гранина:

Диктаторство, произвол, не хочется рассказывать, что он вытворял, но писатели терпели, потому что в душе своей он был благородный человек, и ему за нас попадало крепко. Он любил Ахматову и старался помогать ей, защищал. <…> Прокофьев прекрасно понимал, что есть настоящая поэзия, настоящая литература, это для талантливого человека всегда создает тяжелые конфликты с бездарью, а Прокофьев был очень талантлив[2409].

Конечно, — продолжает Д. Гранин уже в другой мемуарной книге, — «бездарная шушера тянула его к себе, льстила, угодничала. Славили его, ссорили с молодыми евтушенками, вознесенскими… Но Прокопу помогал один твердый принцип — быть на стороне таланта. Важен талант»[2410].

Самого яркого таланта П., на свою беду, впрочем, не разглядел, и, — сошлемся на Я. Гордина, — «когда ему показали очень обидные на него эпиграммы, якобы написанные Бродским (что было обманом), то он взбесился»[2411]. Или — не исключено и это — взбесившись и уже не рассуждая, принял к исполнению негласное распоряжение Ленинградского обкома и ленинградских же органов ГБ покарать «окололитературного трутня».

Итог известен: Бродский в арестантском вагоне был отправлен в ссылку, а взбунтовавшиеся питерские писатели с треском «прокатили» П. на ближайшем же отчетно-выборном собрании в январе 1965 года[2412]. Так что, — еще раз вернемся к словам Я. Гордина, «эта история для него кончилась куда печальнее, чем для Бродского. Она его погубила».

Хотя что значит погубила? Потеряв