Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

Фонвизина до Бродского. М.: Слово/Slovo, 2001; Самоубийцы: Повесть о том, как мы жили и что читали. М.: Текст, 2002; Книга прощаний: Воспоминания. М.: Текст, 2004; Советская литература: Побежденные победители. М.: Новая газета, Инапресс, 2006; Голос из арьергарда: Портреты. Полемика. Предпочтения. Постсоцреализм. М.: Время, 2007; Умри, Денис, или Неугодный собеседник императрицы (История жизни и творчества Дениса Ивановича Фонвизина). М.: Текст, 2008; Дневник стародума. М.: Новая газета, 2008.

Лит.: Чупринин С. Критика — это критики. Версия 2.0. М.: Время, 2015. С. 232–250.

Решетов Алексей Леонидович (1937–2002)

Отец Р., известный на Дальнем Востоке журналист, был расстрелян в 1937-м, мать после казахстанской ссылки в начале войны перевели на строительство бумажного комбината в Соликамск. Туда в 1943-м и детям вместе с бабушкой разрешили переехать, жили в Боровске, позже почти тридцать лет в Березниках.

И весь жизненный путь был словно наперед расписан: школа, горно-химический техникум, 26 лет работы на вредном для здоровья калийном комбинате, где, — удостоверяет «Малая березниковская энциклопедия», — Р. «показал себя специалистом высокой квалификации и хорошим организатором». Более того: «за высокий профессионализм в труде он неоднократно награждался руководством рудоуправления и предприятия „Уралкалий“»[2433], получил, например, за выслугу лет значок «Шахтерская слава».

Были, правда, еще стихи, пришедшие к Р. уже в шестнадцатилетнем возрасте — неведомо откуда и неведомо зачем. Н. Гашева, первый любящий его редактор, даже изумлялась спустя много лет: «Эстетический голод, сенсорное голодание среди серых одинаковых домов-хрущевок, в черно-белом пространстве семимесячной зимы, на фоне бездарных плакатов, призывов, стендов — как выдерживала это поэтическая душа?»[2434]

Но ведь выдержала же. Уберегла и от плакатных возгласов в рифму, от соблазна прослыть официально признанным рабочим поэтом, певцом индустриального Урала, каких тогда было тринадцать на дюжину. Так что стихи Р., числившиеся у редакторов и критиков по разряду «чистой», она же «аполитичная» и «книжная», лирики, в печать пробивались со скрипом. Но все-таки, пусть пока только в провинции, пробивались — в 1960 году Пермское издательство выпустило сборник «Нежность», в 1964-м — «Белый лист», и чуткий Б. Слуцкий откликнулся на него в столичной «Юности», подчеркнув, что «пермский Решетов — настоящий поэт и заслуживает, чтоб его читали далеко за пределами его города» (1965. № 8).

Известность, еще не очень громкая, по капле прибывала, и после «Белого листа», после публикации повести «Зернышки спелых яблок» (1963) про военное детство Р. наконец принимают в Союз писателей (1965). Но и на собраниях, и в местных партийных газетах его продолжают — простите это простонародное слово, — гнобить: оторван-де от жизни, слишком умничает, замкнут в «узком чуланчике» своих эгоистических переживаний и т. д. и т. п. На что уж В. Астафьев, и тот в газетной рецензии на коллективный сборник пермских поэтов «Современники» (1967) написал, что стихотворения Р. будто

вынуты из пропыленного альбома прошлого столетия, со всем набором потускневших от времени поэтических атрибутов, начиная с «пунша» и кончая «гранитным плащом», «Италии и Натали», а также и «пепла златых черновиков»[2435].

Позднее В. Астафьев, конечно, устыдится и в многократно републикованном предисловии к решетовской книге «Не плачьте обо мне» (Красноярск, 1999) скажет с похвалою, что, мол,

плевать хотел провинциальный березниковский поэт на все эти сотрясения воздуха. Интеллигентный, тонкого вкуса и ума человек, он как писал свою интимную лирику, напоминающую вешнюю иль преддождевую, музыкально звучащую капель, так и продолжал слагать ее[2436].

Но это будет потом, а пока… Спасением от удушающего провинциального ада, от враждебного непонимания были только книги, которые он не успел прочесть в юности. Ну и водка, конечно, сгубившая не одного поэта тех лет, так что Р. случилось побывать даже в психиатрической лечебнице, и об этом он тоже еще напишет в абсурдистской повести «Записки из „желтого дома“», опубликованной уже только посмертно, в третьем томе его Собрания сочинений.

Что же до стихов, то ценители у них были, и влиятельный В. Кожинов, составляя антологию «Страницы современной лирики» (М., 1980, 1983), включил Р. в отобранное число двенадцати лучших русских поэтов — вместе с Н. Рубцовым, Вл. Соколовым, Ю. Кузнецовым, О. Чухонцевым… Казалось бы, и славе пора нагрянуть. Но нет, в России для устойчивой славы, по-видимому, надо если и не жить в Москве, то мелькать в центральных журналах, выпускать, подтверждая свой статус, книгу за книгой в столичных издательствах. А у Р. первая книга «Рябиновый сад» вышла в Москве только в 1975 году, «Лирика» в 1984-м, и, — вспоминает Н. Гашева, — этот сборник «так искорежили московские редакторы, что тихий и мягкий Леша разорвал его в ярости»[2437].

К этому времени он переехал уже в Пермь, работал консультантом в областной писательской организации и среди местных стихотворцев воспринимался как неоспоримо первый. Тут еще как раз перестройка подоспела с ее нежданными дарами, так что Р. вручили Почетную грамоту Президиума Верховного Совета РСФСР, а в 1994 году он стал и заслуженным работником культуры, и лауреатом областной премии в сфере культуры и искусства. В 1997 году присвоили звание почетного гражданина города Березники

Время было уже, впрочем, непоэтическое, потребовавшее не лириков, а публицистов. Однако Р. громокипящих стихов, как и прежде, не писал, на трибуны не поднимался. Остался, за редчайшими исключениями, в своих стихах лириком чистейшей пробы, так что и новые его книги, выходившие опять-таки не в Москве, но в Перми, в Свердловске/Екатеринбурге, в Красноярске — «Жду осени» (1985), «Автопортрет» (1987), «Станция Жизнь» (1990), «Иная речь» (1994), «Не плачьте обо мне» (1999), «Темные светы» (2001), составленный Р. перед смертью «Овен» (2003) — читателей за пределами Уральского региона по сути дела не достигли.

Изначально склонный к самоиронии, а то и к самосуду, Р. как-то написал: «Чтоб обращаться к миру, / Паче того — к богам, / Нужно хотя бы лиру, / Ежели не орган, // Ты же от всех в сторонке, / Радуясь и грустя, / Песенки на гребенке / Складывал, как дитя» (1970).

Так — не вписанной, по словам О. Дозморова, «в общероссийский контекст», «от всех в сторонке» — и прошла жизнь поэта Р., завершившаяся в Екатеринбурге. Утешает лишь то, что, — продолжим цитировать О. Дозморова, — он

на Урале поэт народный, в поэтической среде — культовый. Его знают наизусть. Любят — искренно. Оценивают — щедро (впрочем, поэт знал цену провинциальным похвалам). Филологи пишут о нем монографии, курсовые, дипломы. Влияние его на уральских поэтов абсолютно[2438].

Что ж, будем радоваться хотя бы этому. И еще тому, что книги Р. выходят по-прежнему — тиражом уже, правда, в 200–500 экземпляров.