Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

в то время сменялись относительно быстро, желали, чтобы в соседней Франции тихо правил император, а не бурлили революции; королева Виктория тоже быстро преодолела первоначальную антипатию после того, как новый император посетил Лондон (где он до этого долгое время жил в изгнании) и продемонстрировал свою необычайную очаровательность.

Однако Наполеон III преследовал фундаментальную цель, которую Англии нелегко было вписать в свою концепцию. Новый император хотел, чтобы Франция снова поднялась до уровня великой, по возможности мировой, державы; разорвать корсет, на Венском конгрессе в 1815 году стиснувший нацию и ее стремление к gloire[41], и навсегда стереть из книги истории позор при Ватерлоо. В Англии еще жива была память об этом историческом поворотном моменте. Возможно, кончина в сентябре 1852 года герцога Веллингтона, героя той битвы, дважды занявшего позицию премьер-министра в 1820-х и 1830-х годах, также символизировала для Соединенного Королевства, стремящегося к неоспоримому мировому господству, наступление новой эры и то, что эту позицию международного лидера придется время от времени защищать.

На этом фоне спор о правах христианского меньшинства на Святой земле и о доступе к священным местам был по меньшей мере пресловутой пороховой бочкой. Поместные церкви смогли договориться, политики же этого делать не хотели. Прежде всего этого не желали царь Николай I и император Наполеон III. Когда в июле 1853 года русские войска заняли Молдавию и Валахию (два дунайских княжества, принадлежавших Османской империи), а затем пересекли Дунай, чтобы выступить против турецкой армии, развязалась война, получившая название в честь ее главной арены. Тот факт, что это была девятая турецко-российская война, сам по себе свидетельствовал о потенциале конфликта в регионе[42]. Крым, давший имя этой кампании, находился достаточно далеко, и хотя жители Европы, особенно в воюющих «западных державах» (этот термин из более позднего периода кажется здесь вполне уместным) – Великобритании и Франции, ужасались, читая о происходящих там событиях, они все же могли сохранять уверенность в том, что война ограничена этой далекой ареной и бояться им нечего. Это отчасти напоминает ключевое для 1960-х годов слово «Вьетнам» – конфликт, который американцам казался бесконечно далеким, но все же с живостью обсуждался в гостиных каждый день. Название «Крымская война» таит в себе боевые действия в Балтийском море и на далеком российском Тихоокеанском побережье – жители финских прибрежных регионов (Финляндия также принадлежала к империи царей, хотя и имела ограниченную автономию), слышавшие выстрелы флотов союзников, чувствовали себя в такой же опасности, как и люди на других берегах Балтийского моря, обстреливаемые военно-морскими силами. Напуганные монахи прибыли в расположенный на острове в Белом море Соловецкий монастырь, который бомбили два британских фрегата: он больше походил на крепость, чем на место веры. Его крепкие стены противостояли пулям Королевского флота, правившего океанами, и защищали жителей от беды.

 Некоторые историки называют Крымскую войну «Первой современной войной», хотя и не так уверенно, как Гражданскую войну в США, длившуюся с 1861 по 1865 год.

Чтобы подчеркнуть наиболее позитивный аспект этого с сегодняшней точки зрения сумасбродного вооруженного конфликта, скажу, что, в отличие от большинства войн ХХ века, гражданское население оставалось в значительной степени нетронутым даже в тех местах, где разворачивались основные боевые действия. Но, среди прочего, впечатляющими и, несомненно, современными являются логистические показатели, в частности союзников (к Великобритании и Франции на более позднем этапе войны присоединилось Королевство Сардиния-Пьемонт). Благодаря прогрессивной индустриализации, которая на стороне морской державы Великобритании проявлялась особенно ярко (в связи с возможностью колоссально наращивать мощности судоходства), в Крым направлялось огромное количество материалов. И, конечно, солдат: почти полмиллиона человек было переброшено на театр военных действий, а также служило на сотнях военных и транспортных кораблей. Не только кирасиров из Бретани и Лангедока, гвардейцев из Шотландского нагорья и из родного региона Джона Сноу, Йоркшира, помещали в чрева создающихся все чаще из металла и все реже из дерева паровых кораблей: тысячами, возможно, десятками тысяч комбатантов, которых испокон веков не спрашивали о их желании страдать, истекать кровью или умирать за религию, короля или идеологию власти, были лошади.

В описаниях лишений из-за «суровой» зимы в Крыму, которые вызвали всеобщее возбуждение в обеих западноевропейских странах и в привыкшем к свободе выражения мнений английском обществе, иногда опускается, насколько значительная часть инфраструктуры должна была отсылаться в отдаленный регион, даже если порой не хватало зимних сапог или плащей. Количество орудий, используемых союзниками, наконец, достигло тысячи единиц, со всеми соответствующими транспортными средствами и, конечно же, боеприпасами. Британцы же сделали то, чего никто и никогда прежде не совершал: они построили собственную железнодорожную ветку от Балаклавского порта до фронта, и припасы с кораблей доставлялись войскам с максимальной для того времени скоростью. Одиннадцатикилометровый рельсовый путь, построенный за семь недель, гордые застройщики с легким налетом самоиронии назвали The Great Crimean Central Railway[43].

Приведу другую заслуживающую упоминания цифру: одна тысяча шестьсот сорок восемь фунтов. Как известно из грузовых книг судов снабжения, это масса определенных припасов, доставленных на отдаленный театр военных действий менее чем за два года. Однако этот груз заметно отличался от всех других военных припасов, когда-либо прежде применявшихся в ходе конфликтов. Потому что это были не боеприпасы. В оккупированных британцами портах, таких как Балаклава, было выгружено 1648 (британских) фунтов хлороформа. В Крыму благословенный наркоз принес большую пользу раненым в полевых госпиталях, даже больше, чем во время короткого датско-германского конфликта 1848 года и войны США против Мексики в предыдущем году. А она считается первой войной, в ходе которой военные врачи использовали наркоз во время операций (что во многих случаях означало «во время ампутаций»).

При этом далеко не соответствующая масштабам происходящего медицинская инфраструктура была неудовлетворительной. С точки зрения этой книги реорганизация системы ухода за больными стала одним из наиболее отрадных достижений в этом конфликте и явила миру фигуру, названную светилом еще при жизни. Однако Крымская война породила еще одно новшество; она фактически стала колыбелью нашей жизни, привнеся в нее частичку того, что определяет современность (сейчас, возможно, даже больше, чем когда-либо).

 Впервые пресса сыграла заметную роль в том, как война воспринимается широкими слоями населения. Восприятие стало более реалистичным, но в то же время – из-за влияния распространяющих новости журналистов и редакций – субъективным.

Благодаря техническим достижениям в развитии телеграфных кабелей, которые теперь прокладывали и по морскому дну, военные корреспонденты, получавшие свой первый профессиональный опыт, могли отправлять сообщения в