Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

в посягательствах на прерогативы Короны, установленные важнейшими законами. Несмотря на все это, он, как отважный лоцман, ловко правил кораблем сквозь шторма и, наконец, вывел его в относительно спокойные воды.

Благодаря его усилиям, лояльно поддержанная октябристами и умеренными правыми Дума третьего созыва проделала большой законодательный труд. В условиях постепенного утихания революционного возбуждения она успешно выполняла функции палаты депутатов, наделенной ограниченными полномочиями. О прежнем бюрократическом Госсовете империи, который Октябрьским манифестом и последующими указами был преобразован в Верхнюю палату, состоящую в равной пропорции из царских назначенцев и выборных членов, говорить что-то пока еще слишком рано; однако есть все основания надеяться, что и она будет так же успешно выполнять свои функции и в конечном счете окажет сдерживающее и регулирующее влияние на парламентский аппарат. Конечно, время от времени между двумя палатами, как и между обеими палатами и правительством, будут возникать трения, но это необходимое условие парламентской жизни во всех странах, и нет никаких причин, которые бы исключали Россию из общего правила.

Чтобы в полной мере осознать трудности стоявшей перед г-ном Столыпиным задачи, надо не забывать, что ему приходилось бороться не только с политической оппозицией в Думе и среди придворных чиновников, но и с революционной агитацией, заговорами, терроризмом и всевозможными беспорядками по всей стране. В первые пять недель на посту премьер-министра ему пришлось иметь дело с пятью местными мятежами в армии и на флоте, а также с длинной чередой покушений на убийство губернаторов, вице-губернаторов, генералов, мелких чиновников и полицейских любого ранга, причем виновные применяли бомбы и револьверы. Он сам едва спасся от смерти. Его резиденцию в Санкт-Петербурге взорвали бомбой, когда он находился там и работал; он уцелел, а вот несколько его подчиненных и слуг погибли или получили ранения, и одна из его дочерей, когда они выбрались из-под обломков, оказалась серьезно пострадавшей. Для примера нападения на полицию можно привести случай в Варшаве: по заранее согласованному плану революционные агенты одновременно открыли стрельбу по двадцати шести полицейским и караульным в разных частях города. В других местах страны с беспрецедентной дерзостью и массовым порядком совершались кражи со взломом и грабежи; вооруженные молодые люди средь бела дня нападали на банки, задерживали и грабили почтовые поезда. Сначала эти нападения были направлены против государственной собственности и формально назывались «экспроприациями», но вскоре за «политическими экспроприаторами» пришли обычные грабители и воры, неподконтрольные революционным комитетам. Такое положение дел продолжалось более года и привело к значительным человеческим жертвам. Например, в мае 1907 года список жертв революционных беспорядков составил 291 убитыми и 326 ранеными. Все это время в деревнях продолжались крестьянские волнения, и репрессивных мер, которыми располагали местные власти, часто оказывалось недостаточно.

Непрерывными и упорными усилиями, по необходимости чрезвычайно суровыми, общественный порядок был постепенно восстановлен. За суровость г-на Столыпина много критиковали, особенно те, кто, подобно кадетам, не желал восстановления спокойствия до тех пор, пока не будут достигнуты их политические цели; однако подобные неблагоприятные суждения о нем не подтверждаются теми, кто знал его лично и понимал ситуацию, в которой он оказался. Будучи человеком гуманным, с необычайно ласковым нравом, он охотно воздержался бы от всяких суровых мер, но ему пришлось пожертвовать личными чувствами ради общественного долга. Твердо убежденный в том, что на карту поставлены жизненные интересы его страны, он поступил как настоящий патриот. О его мотивах свидетельствует замечание, сделанное им однажды в Думе. Защищая свое правительство от нападок фракции революционных депутатов, он повернулся к ним и сказал дрожащим от волнения голосом: «Вам нужны великие потрясения – нам нужна великая Россия!» Еще в детстве он выделялся сильным чувством патриотизма, и в последние годы жизни это было лейтмотивом его политики.

Господин Столыпин не дожил до осуществления своей программы, направленной на укрепление представительных институтов без разрушения императорской власти. 18 сентября 1911 года на праздничном спектакле в киевском театре его застрелил молодой еврей, который одновременно был и террористом, и агентом тайной полиции; и через четыре дня Столыпин скончался от ран. Вскрытие показало, что он в любом случае не прожил бы намного дольше; его здоровье, которое никогда не было крепким, было совершенно подорвано переутомлением и тревогами. В течение долгого времени он понимал, что его конец близок, но это лишь увеличивало его лихорадочную энергию, скрытую под серьезной, но оптимистичной миной. Из многих выдающихся русских людей, которых я знал лично, он, безусловно, был одним из тех, кто вызывал наибольшую симпатию, и даже его враги, отрицая его качества как великого государственного мужа, все же были вынуждены признать, что это был честный, смелый, правдивый и во всех отношениях благородный человек[9].

Глава 4. Судебная реформа

После освобождения крепостных и введения местного самоуправления проблема организации судебных органов потребовала самого настоятельного вмешательства реформаторов, ибо суды пребывали в состоянии такой неэффективности и коррупции, которые трудно поддаются описанию.

В старину отправление правосудия на Руси, как и в других государствах примитивного типа, полностью лежало на плечах народа. Государство еще находилось в зачаточном состоянии, и обязанность защищать личность, имущество и права людей по объективным условиям лежала на самих людях. Самопомощь составляла основу судебного порядка, а государство всего лишь содействовало человеку в защите его прав и возмездии тем, кто их сознательно нарушает.

С быстрым развитием самодержавной власти все это изменилось. Самодержавие стремилось управлять социальной машиной своими собственными силами, без посторонней помощи и к любым стихийным действиям подданных относилось с подозрением и ревностью. Соответственно, отправление правосудия было присвоено центральной властью, поглощено администрацией и выведено из-под общественного контроля. Фемида удалилась с рыночной площади, заперлась в темной комнате, откуда власти решительно выставили вон и противоборствующие стороны, и общественность, окружила себя секретарями и писцами, которые трактовали права и иски сторон как им заблагорассудится, взвешивала по собственному разумению доводы, представленные ей ее же слугами, и выходила из уединения только затем, чтобы огласить готовое решение или наказать подсудимого, которого признала виновным.

Эта перемена, хотя, возможно, в какой-то степени и необходимая, привела к очень скверным последствиям. Освободившись от контроля состязающихся сторон и общественности, суды стали действовать так, как обычно действует человек, никому не подотчетный. Несправедливость, вымогательство, взяточничество и продажность достигли гигантских масштабов, и в борьбе с этим злом власти не нашли лучшего средства, чем система запутанных формальностей и изощренных проверок. Судебные функционеры были огорожены множеством постановлений, столь многочисленных и сложных, что даже самый неправедный судья, казалось бы, не мог свернуть с честного пути на кривую дорожку. Были