Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

белорусы (12), поляки (51), литовцы (10), латыши (6), эстонцы (4), немцы (4), евреи (13), татары (8) и башкиры (4); а менее значительные народности, каждую из которых представлял один или два депутата, включали в себя мордву, вотяков[5], чувашей, черкесов и калмыков. Что касается общественного положения, то здесь царило такое же разнообразие. Наблюдателю достаточно было только взглянуть на костюмы, чтобы понять, что в собрание попали и прирученные степные кочевники, и вольные казаки, и неграмотные крестьяне, и приходские священники, и сельские школьные учителя, и простодушные помещики, и несколько господ, представлявших новейший продукт западноевропейской культуры. Что же касается политических тенденций и целей, то Дума была таким же верным отражением сложившегося в империи положения вещей. В прежние времена, когда о национальном собрании можно только мечтать, мои русские друзья уверяли меня, что, если им когда-нибудь повезет иметь парламент, в нем не будет конкурирующих партий, потому что все его члены посвятят себя исключительно делу обеспечения и развития национального благосостояния; но этому предсказанию, как я и предупреждал тогда же своих друзей, не суждено было сбыться. В Первой думе оказалось столько же партий или, по крайней мере, соперничающих групп, сколько обычно бывает в парламентах других стран. Первыми по числу и значимости были 153 конституционных демократа, или кадета, как их обычно зовут, происходящих из различных слоев образованных классов – землевладельцев, адвокатов, врачей, чиновников, профессоров и литераторов. Далее шла трудовая группа из 107 членов, выходцев из низших социальных слоев – крестьян, рабочих, мелких чиновников, школьных учителей и т. п. Помимо этих двух групп, присутствовали также 63 автономиста, которые представляли меньшинства, возражавшие против полного их поглощения великой и разнородной империей, и независимые депутаты числом 165 человек, которые не решили, к какой партии примкнуть, а сами сформировать свою партию были не в состоянии. Что до консерваторов и реакционеров, то их было так мало, что вряд ли они составляли самостоятельную группу, и они так мало разделяли взгляды подавляющего большинства коллег, что редко осмеливались высказываться.

Если в обвинениях, которые предъявляются властям, в незаконном давлении на избирателей есть доля правды, то это давление явно оказалось совершенно неэффективным, поскольку Думу невозможно было назвать провластной ни в каком смысле этого слова. Напротив, она совершенно не поддавалась влиянию властей, и ее краткая и бурная жизнь в семьдесят два дня почти полностью была посвящена борьбе с кабинетом. Почти все составлявшие ее группы были полны решимости вытребовать у самодержавия гораздо больше, чем оно обещало в манифестах, рескриптах, указах и основных законах; и, столкнувшись с упорным сопротивлением со стороны исполнительной власти, они направили свои силы на дискредитацию правительства, на рекламу своих благих намерений по отношению к народу и на усиление народного недовольства.

Из вышеперечисленных и других групп, которые я мог бы упомянуть, единственной имевшей характеристики организованной политической партии была фракция кадетов. Хотя в ее состав входило лишь около трети Думы, у нее было так много союзников в других фракциях, что, как правило, она могла рассчитывать на большинство и руководила работой депутатов до такой степени, что Думу первого созыва часто называют кадетской, если хотят отличить ее от последующих.

Теоретически кадеты были умеренной конституционной партией, и если бы они проявили несколько больше рассудительности и терпения, то могли бы постепенно вывести страну на путь подлинного конституционного правления; но, как и все в России того времени, они спешили и сильно переоценивали свои силы. Я могу привести любопытную иллюстрацию такой их нетерпеливости. Как-то раз вечером я дружески беседовал с лидером партии. При всем должном почтении я рискнул предположить, что его партия, вместо того чтобы пребывать в состоянии систематической и бескомпромиссной вражды к министерствам, могла бы сотрудничать с правительством и тем самым постепенно создать нечто вроде английской парламентской системы, которой они на словах так восхищались; может быть, лет через восемь или десять они смогли бы добиться этого желанного результата. Услышав эти последние слова, мой друг внезапно прервал меня и воскликнул:

– Восемь или десять лет? Мы не можем ждать так долго!

– Что ж, – ответил я, – вам лучше знать ваши дела; но в Англии, которую конституционалисты в других странах часто берут за образец, нам пришлось ждать несколько веков.

Подобного рода предположения кадеты встречали крайне неприязненно, ведь они были полны решимости немедленно добиться полноценной конституции. Создав своего рода парламент, император определил и ограничил его функции основными законами, которые могли быть изменены только по инициативе монаршей власти, и оставил за самодержцем право назначать министров и контролировать исполнительную власть. Таким образом, новая российская конституция, если ее можно назвать конституцией, по форме была скорее немецкой, чем английской. Итак, кадеты, а вместе с ними и подавляющее большинство образованных классов, хотели конституции, согласно которой кабинет и администрация должны отвечать не перед императором, а перед думским большинством; и они сразу же начали кампанию по достижению этой цели, несовместимой с недавно изданными важнейшими законами. Ясно предвидя возможные последствия этого курса, они на своей партийной конференции решили, что им следует стремиться к достижению своих целей, не останавливаясь «даже перед возможностью открытого разрыва с правительством», и что виноватым в конфликте следует представить правительство. Такова была основа их стратегии, и они действовали соответственно. В ответе на речь императора они постарались воздержаться от какого-либо выражения признательности за предоставленные права и привилегии и четко перечислили свои требования: никакие особые законы не должны ограничивать законодательные полномочия Думы; Государственный совет должен быть упразднен; министерства должны быть подотчетны Думе, а администрация должна быть полностью реорганизована.

Как только им дали понять, что эти несовместимые с основными законами требования не могут быть выполнены, они предприняли усилия, чтобы убедить министров уйти в отставку, с целью заменить их кабинетом, сформированным из думского большинства, и эти старания продолжались почти каждый день с начала до конца заседаний. Вновь и вновь раздавался клич: «В отставку! В отставку! Вам пора на пенсию!» Часто и громко высказывались недоверие, недовольство и даже презрение, министрам говорили, порой даже в оскорбительных выражениях, что спасение отечества только в их отставке. Часть самых нетерпеливых депутатов «трудовой» группы предложила сразу же создать независимые от правительства административные органы при помощи местных комитетов, избираемых на основе всеобщего избирательного права (для мужчин); а когда их требования проигнорировали, в их заявлениях зазвучали угрожающие нотки: «Мы считаем министров преступниками; мы надеемся, что их позорному правлению будет положен конец, и если мы не сможем этого сделать, то народ сведет с ними счеты!», «Не пора ли всем этим правителям, большим