Репортер - Михаил Дегтярь

Дальше я делал все как во сне.

Запомнил адрес, дошел до «Белорусской», спустился в метро и поехал на станцию «Аэропорт», в районе которой, как и многие другие известные кинематографисты, жил Михаил Глузский.

До сих пор не понимаю, почему поехал именно к нему. Видимо, Глузский своими ролями внушил мне стойкое ощущение, что он основателен, честен и порядочен.

Приехал, отыскал дом, зашел в подъезд, поднялся по лестнице, позвонил.

Открыла пожилая женщина, как я потом узнал, супруга Глузского, Екатерина Павловна.

– Михаил Андреевич дома?

– Дома.

– Можно с ним поговорить?

– Можно, проходите.

Вышел Михаил Андреевич.

Я начал сбивчиво рассказывать ему про курсы, про Богомолова, про вопиющую несправедливость…

Глузский внимательно слушал, а потом сказал: «Ну поехали».

Я думаю, сейчас таких людей уже нет. Пытаюсь поставить себя на его место – кто-то сегодня звонит мне в дверь, рассказывает какую-то слезливую историю, просит помочь… Не уверен, что я бы сказал этому человеку: «Ну поехали». Наверняка захотел бы его аккуратно, без скандала, выпроводить…

Мы вышли на улицу. Напротив подъезда был сеточный гараж, из которого Глузский вывел свои «Жигули», и мы поехали в Госкино. Там он попросил меня подождать и вошел в здание. Вернулся через полчаса растерянный, в глаза мне не смотрит.

– Ну что там, Михаил Андреевич?

– Не могу ничего сказать, но вам лучше поехать домой. На курсы вас не примут.

– Потому что я еврей?

– Вы сами все понимаете. Поверьте, мне очень стыдно из-за всей этой истории.

Я поблагодарил Михаила Андреевича и попросил его еще об одной услуге – заказать мне прямо сейчас пропуск в Госкино.

Глузский скептически покачал головой:

– Хотите пробиться к Богомолову? Не советую. Он вас, во-первых, не примет, а во-вторых, даже если вам и удастся его повидать, скажет такое, что нанесет вам глубокую психологическую травму.

Тем не менее я настаивал.

Глузский заказал пропуск, виновато попрощался и уехал…

Михаил Андреевич Глузский умер в 2001 году.

Примерно за год до этого я увидел его на каком-то мероприятии. Подошел, поздоровался, спросил, помнит ли он меня. Михаил Андреевич улыбнулся и сказал, что, конечно же, знает меня по телевидению и что очень любит смотреть мою передачу.

– А вы не помните, как я пришел к вам в 1982 году, и вы поехали со мною в Госкино?

– Нет, извините, не помню. Ко мне многие приходили…

…В Госкино я нашел кабинет Богомолова и, невзирая на крики секретарши, прорвался к нему. Передо мною сидел сухонький человечек в очках и смотрел на меня как на насекомое.

– Немедленно выйдите из кабинета! Я вас не приглашал!

Я подошел к столу.

– Вон из кабинета! Я сейчас милицию вызову! Мало того, что вы Глузского настропалили, так еще тут безобразничаете!

– На каком основании вы дали команду не допускать меня к экзаменам на курсы?

– Я не обязан перед вами отчитываться! Вон отсюда!

– Пока не скажете, не уйду! Вызывайте милицию!

Богомолов, видимо понял, что я действительно не собираюсь уходить. Он вдруг успокоился и с улыбочкой откинулся на спинку кресла.

– Запомните, – произнес он медленно, с расстановкой, – меня зовут Богомолов Анатолий Васильевич. И пока я сижу в этом кресле, а сидеть в нем я собираюсь очень долго, вы не поступите ни на Высшие курсы, ни во ВГИК!

И я, как видите, запомнил эти слова.

А Богомолов Анатолий Васильевич действительно просидел в кресле в Госкино долго, лет десять. Потом его устроили вице-президентом Интерфакса, затем начальником Управления периодической печати Министерства печати. Подозреваю, что везде гадил, как мог. Хочу, чтобы меня правильно поняли: я не свожу счеты с Богомоловым, я просто не могу простить ему слез моей матери.

Она так горько плакала, когда я рассказал ей о том, что у меня в Москве есть могущественный враг, стоящий на пути моей мечты о поступлении на Высшие курсы или во ВГИК…

Много лет спустя я рассказал эту историю ректору Высших курсов сценаристов и режиссеров Андрею Герасимову, который руководил ими с 2001 по 2010 год.

Андрей подошел ко мне, достал из кармана значок, который дают выпускникам Высших курсов, и прикрепил мне его на грудь.

– Считай, что ты наш выпускник, – сказал он. – Это я тебе как ректор говорю…

А тогда я вернулся в Баку и понял, что мой бакинский период закончился. Мне казалось, что я не оправдал надежд людей, которые сделали мне направление от республики. И хотя Рустам Ибрагимбеков меня успокаивал, говоря, что нет во всем этом моей вины, но что-то во мне надломилось…

Жаль было уезжать из Баку, который так много мне дал, подарил друзей на всю жизнь, закалил мой характер… Я полюбил этот город навсегда. Полюбил этот пронизанный солнцем бакинский воздух. Эти ароматы набережных вечеров. Эти утопающие в песке апшеронские пляжи, в которых есть что-то непередаваемо-спокойное и вечное, когда распластывается над головою солнце и застывает так, а ты идешь, нарушая идеально гладкую влажную песочную дорожку, замечая, как она выравнивается за тобою накатившей многоступенчатой волной, и останавливаешься вдруг, пораженный…

Короче говоря, я уехал из Баку в Симферополь, к родителям.

В том же 1982 году, но уже из Крыма, я опять приехал поступать во ВГИК.

Набирали мастерскую Евгений Григорьев, который прославился сценарием к фильму Михалкова-Кончаловского «Романс о влюбленных», и Вера Тулякова – вдова известного турецкого поэта Назыма Хикмета.

Абсолютно та же история – пятнадцать из пятнадцати за сценарий, рецензию и собеседование. И вновь рассказ Ждана о том, что ВГИК – творческий вуз…

В 1983 году – очередная попытка во ВГИКе.

Набирал мастерскую Александр Александров – автор сценария культового фильма «Сто дней после детства» (в этой картине Сергея Соловьева впервые на экранах появилась красавица Татьяна Друбич). Александр Леонардович очень хотел, чтобы я поступил к нему. Но и он тоже ничего не мог сделать. Я вновь набрал пятнадцать из пятнадцати на творческих турах. И вновь не поступил. И снова выслушал рассказ ректора ВГИКа Виталия Ждана о том, что у них творческий вуз… Разница была лишь в том, что я постепенно становился известным во ВГИКе человеком. «А, это тот, который?..»

И когда я приехал поступать во ВГИК в 1984 году, я уже был почти легендой.

Я знал всех, все знали меня.

Конечно, я не стал рекордсменом по количеству поступлений – был такой парень (я с ним познакомился), который поступал… пятнадцать раз! Бедняга так и не поступил, насколько я знаю.

Сценарную мастерскую в 1984 году набирал профессор ВГИКа Илья Вениаминович Вайсфельд, известный теоретик и историк кино, написавший фундаментальную книгу о теории кинодраматургии. Было ему тогда уже 75 лет.

Итак, моя борьба за место во ВГИКе вступила в решающую стадию.

Но я знал, что должен по всем предметам получить пятерки, даже за сочинение.

Начал я, как и в предыдущие годы – за творческие туры получил пятнадцать из пятнадцати.

Следующим экзаменом было сочинение, которые я всегда писал на свободные темы, хотя бытовало мнение, что даже за отлично написанное сочинение на свободную тему один балл автоматически снимают. Значит, нужно написать так, чтобы у комиссии не появилось желания снять этот балл.

Но когда открыли конверты и огласили темы, я взгрустнул. Свободная тема называлась удивительно: «Сценарий – внутренняя форма фильма». Уже позже, поступив во ВГИК, я узнал, что эта фраза принадлежит перу Валентина Туркина – первого заведующего кафедрой кинодраматургии ВГИКа, которую он же и основал. Нужно признать – писать сочинение на такую тему сложно даже после окончания ВГИКа, а уж при поступлении – невозможно. Тем не менее выхода не было. Не писать же на тему: «Образ лишнего человека в произведениях М. Ю. Лермонтова»?

И я написал. И тоже на пять. И тогда окончательно понял, что теперь уже никаким богомоловым меня не остановить.

За все остальные предметы я также получил пятерки. Набрал тридцать из тридцати – самый высокий балл из всех возможных, что с неблатными абитуриентами случается крайне редко.

И на зачисление, которое проводил лично ректор ВГИКа Виталий Николаевич Ждан, я зашел первым номером.

Ждан встал, подошел ко мне, приобнял за плечи, сказал мягко и вкрадчиво:

– Вот видишь – сдал хорошо и поступил. У нас ведь творческий вуз…

Так в 1984 году, с четвертого раза, я стал студентом ВГИКа.

Итак, я студент сценарного факультета. Как заочник два раза в год должен приезжать на сессию в Москву.

Каждый такой приезд – праздник. Ведь ВГИК, на мой взгляд, не особо много премудростей дает студенту, который уже точно знает, чем будет заниматься. Главное достоинство ВГИКа – не учеба, а общение. Общение со студентами и, конечно, с преподавателями. А мастера во ВГИКе в те годы были высшего класса.

Ну где бы я мог поговорить с Евгением Иосифовичем Габриловичем? Увидев меня после поступления, великий кинописатель пожал мне руку и воскликнул: «Приветствую тебя, старейшина ВГИКа!». И это несмотря на то, что самому Габриловичу было на тот момент 85 лет, а мне всего 29. И я не просто с ним общался, – он был моим учителем, читал мои сценарии и даже что-то хвалил…