Репортер - Михаил Дегтярь

– Записывай! – великодушно махнул рукой Расул.

О второй моей обязанности в Доме кино стоит рассказать особо. Несколько раз в году в республиканские союзы кинематографистов привозили новые зарубежные фильмы.

Это была одна из самых загадочных сторон деятельности Союза кинематографистов СССР. Фильмы эти официально не покупались, на них не было прав, и потому их возили тайно, а показы устраивались исключительно по ночам. Профессиональные советские кинематографисты должны были понимать, по какому пути развивается мировое киноискусство.

Новые заграничные фильмы показывали не только в Москве, но и во всех региональных союзах кинематографистов. Для экономии возили картины не в один такой союз, а сразу в несколько. Мы попадали в так называемое кавказское кольцо, в которое входили, помимо азербайджанского, еще грузинский и армянский союзы.

С фильмами обычно приезжали переводчик и киновед.

Переводы были абсолютно дословными – если в фильме герой говорил кому-то, что сейчас засунет ему хуй в жопу, то именно такие замечательные слова и произносил переводчик. А в зале, кстати, торжественно сидели весьма почтенные женщины. Лично мне при этом было как-то не по себе…

Попасть на эти просмотры посторонний человек не мог – в дверях Дома правительства, где находился Дом кино Азербайджана, стояла вооруженная милиция, у самого входа в Дом кино тоже стояла вооруженная милиция, а за всеми этим кордонами стоял я – ответственный за каждого вошедшего человека. Ведь только у меня был список людей, которых можно было приглашать на такие просмотры. Помимо кинематографистов, в него входили наиболее влиятельные и интересные люди города.

Была в этом списке и Наргиз Халилова с мужем – именно так у меня было отмечено. Я ничего тогда не знал о Наргиз, но когда первый раз увидел ее, у меня перехватило дыхание. Я даже не понял, что произошло. А ведь Наргиз было уже под сорок. Описать ее красоту невозможно. Я никогда не видел женщин с такой фигурой, осанкой, и такими глубокими голубыми глазами. Еще не зная ее истории, я уже понимал, что передо мною – фам фаталь, роковая женщина.

Жизнь Наргиз плотно обросла легендами. И где в этих легендах правда, где вымысел, разобраться уже невозможно. Например, до сих пор в Баку о ней говорят как об одной из самых красивых женщин Советского Союза. Как это проверить? Только поверить на слово, в том числе поверить и мне.

В те времена Наргиз на полном серьезе не советовали выходить на улицу, поскольку она становилась причиной аварий – водители в массовом порядке отвлекались от управления машиной и смотрели не на дорогу, а на Наргиз.

Утверждали, что в 17 лет она стала любовницей тогдашнего мэра Баку Алиша Лемберанского. Был ли Лемберанский любовником Наргиз или нет, не знаю, но именно он в начале 60-х годов назвал ее именем новое кафе на площади Фонтанов (это место в Баку называют «Парапетом»).

Вскоре кафе «Наргиз» стало одним из самых популярных в городе – возникла даже традиция водить туда детей и угощать их молочным коктейлем за десять копеек.

В 1961 году в Баку снимали «сухопутную» часть культового советского фильма «Человек-амфибия» (подводные съемки проводились в Крыму), и благодаря этому кафе «Наргиз» вошло в киноисторию – именно здесь была исполнена популярнейшая «Песенка о морском дьяволе», написанная композитором Андреем Петровым на стихи Соломона Фогельсона. Пела песенку лучшая джазовая певица тех лет Нонна Суханова, а кафешантанную певичку играла известная манекенщица Нина Большакова:

Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно,Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино!Там, под океаном,Мы трезвы или пьяны,Не видно все равно!Эй, моряк, ты слишком долго плавал,Я тебя успела позабыть.Мне теперь морской по нраву дьявол,Его хочу любить!

Удивительно, как цензура пропустила тогда эту песню, пропитанную духом «буржуазной морали»?

Однажды в Ялте режиссер этого фильма Владимир Чеботарев рассказал мне, как спасал легкомысленную песенку от начальства – он сумел доказать, что эта песня написана специально для контраста: чистой и наивной жизни Ихтиандра противопоставлялся грязный и циничный мир чистогана.

Жизнь самой Наргиз Халиловой оказалась слишком связанной с миром этого самого чистогана.

Она познакомилась с одним из самых известных валютчиков Советского Союза и стала его женой. Рассказывали, что когда они шли ужинать в «Интурист», друзья выстраивались в две шеренги, и когда Наргиз с мужем входили в этот коридор, палили из ракетниц. А ведь на дворе был самый расцвет советской власти!

Затем ее мужа арестовали в Москве с поличным (в его чемодане нашли невероятную для тех времен сумму – миллион рублей). Был суд, и его приговорили к смертной казни. Муж Наргиз дал какую-то невероятную взятку и сбежал в Америку (для советских реалий такая история была немыслима, но это факт). Говорят, что в Америку он плыл кораблем, завернутый в ковер, и первые двое суток его везли вниз головой. В Штатах он в ресторанной драке убил черного, и его опять приговорили к смертной казни. Естественно, в Америке откупиться не удалось, и муж Наргиз окончил свою жизнь на электрическом стуле.

Советская система отыгралась на Наргиз – ее арестовали как соучастницу валютных преступлений (якобы однажды в Москве она расплатилась долларами) и дали восемь лет.

Когда Наргиз почти отсидела срок, на зоне ее случайно увидел следователь КГБ, влюбился и сделал ей предложение. После выхода Наргиз на свободу они поженились. Ее новый муж был вынужден уволиться из органов. Он начал заниматься бизнесом и преуспел – стал одним из самых богатых людей города.

Наргиз была из очень известной семьи – ее отец был двоюродным братом отца Муслима Магомаева. К тому же она была родственницей композитора Узеира Гаджибекова, автора первой азербайджанской оперы «Лейли и Меджнун». Это сыграло определенную роль в ее судьбе – выйдя из лагеря, Наргиз стала директором дома-музея Гаджибекова.

В конце 90-х годов Наргиз умерла от рака крови в одной из московских больниц. Похоронена она на русском кладбище в Баку.

Вот с такими людьми сталкивала меня работа в Союзе кинематографистов Азербайджана.

Благодаря, конечно, Рустаму Ибрагимбекову.

ВГИК

Работая в бакинском Доме кино, я посмотрел множество хороших фильмов и, что вполне естественно, всерьез увлекся историей советского кино.

В частности, я приобрел и досконально проштудировал полную подшивку журналов «Искусство кино» начиная с 1956 года, когда главным редактором стала Людмила Погожева.

На последних страницах журнала печатались данные обо всех фильмах, вышедших в советский прокат – название, автор сценария, режиссер, второй режиссер, актеры, – короче говоря, вся информация из титров картины.

У меня была в те годы очень хорошая память, и я, многократно читая и перечитывая журнал, выучил всю эту советскую фильмографию наизусть.

В результате я стал докой, «ходячей энциклопедией», и только один человек мог соревноваться со мною в знании фактологии советского кино – Гриша Гурвич.

Но Гришка еще знал чуть ли не всех актеров советского кино! Память на лица у него была феноменальная.

Иногда мы с ним «выступали» в паре.

Сидя в какой-нибудь компании и смотря, допустим, фильм «Разные судьбы», я вяло произносил: «Композитор фильма – Никита Богословский». Гришка подхватывал: «Оператор – Михаил Кириллов». «Художник – Петр Пашкевич», – небрежно продолжал я. «На заднем плане – актер Леонид Сатановский из театра имени Станиславского», – позевывая, говорил Гришка. Я добивал: «Продолжительность фильма – 1 час 41 минута». Народ падал…

Я часто бывал на киностудии «Азербайджанфильм» – смотрел, как снимаются фильмы, сам снялся в эпизоде картины Юлия Гусмана «Не бойся, я с тобой».

В итоге кино меня захватило, и я решил поступать во ВГИК.

У меня уже были написаны кое-какие рассказы, которые я показал Максуду Ибрагимбекову и он их одобрил. Эти рассказы я и послал на творческий конкурс, на удивление легко прошел его, и в июле 1981 года был вызван на экзамены во Всесоюзный государственный институт кинематографии на сценарный факультет.

Шансов поступить было очень мало – у меня имелось три серьезных минуса: еврей, беспартийный и без блата. Против таких минусов удача не пляшет…

Приехав во ВГИК, я получил койкоместо в старом вгиковском общежитии на улице Будайской в Мосгородке (Ростокино). На дверях одной из комнат общежития висела табличка, говорящая о том, что здесь когда-то жил Василий Шукшин.

Общежитие было самым настоящим вертепом – такой интенсивности сексуальных контактов, сконцентрированных на сравнительно небольшой площади, я не видел нигде и никогда, ни до и ни после.

Здание вибрировало двадцать четыре часа в сутки, любовью занимались не только в комнатах (в них жили по шесть человек, и все койки были постоянно заняты парами), но и в коридорах, на лестницах, под лестницами, на чердаках, на крыше, в подвалах, короче говоря – везде. Мало того, обнаженные совокупляющиеся тела активно осваивали и прилегающую территорию. У меня было стойкое ощущение, что вся земля в радиусе ста метров от стен общежития обильно пропитана спермой.