Фрейд - Питер Гай

В эти мрачные годы Адольф Гитлер всего один раз порадовал Зигмунда Фрейда, но радость его была искренней. 30 июня 1934 года Гитлер приказал вытащить из постели своих старых товарищей, которых опасался как возможных соперников, и расстрелять. Самым известным из всех его жертв стал Эрнст Рём, глава СА – военизированных формирований Национал-социалистической немецкой рабочей партии, и компанию ему составили еще около 200 человек. Услужливая немецкая пресса восхваляла кровавую бойню как необходимое очищение нацистского движения от жаждавших власти заговорщиков и гомосексуалистов. Для Гитлера результатом стала его безраздельная власть в Третьем рейхе. Но Фрейд обрадовался, видя лишь ближайшие последствия: нацисты убивают нацистов. «События в Германии, – писал он Арнольду Цвейгу, – напоминают мне, кстати, противоречивые чувства летом 1920 года. Это был первый конгресс в Гааге, за воротами нашей тюрьмы». Для многих австрийских, немецких и венгерских психоаналитиков сие было первое заграничное путешествие после окончания войны… «Даже сегодня я с удовольствием вспоминаю, как добры были голландские коллеги к голодным и потрепанным делегатам из Центральной Европы. По окончании конгресса они устроили для нас ужин, с настоящей голландской щедростью, не позволив нам ни за что платить. Но мы забыли, какими бывают обеды. Когда подавали закуски, они казались нам очень вкусными, и мы так насытились, что больше ничего не могли есть. А теперь контраст! После новостей от 30 июня у меня было всего лишь одно чувство: как! После закусок мне нужно уходить от стола! Больше ничего нет! Я еще голоден!»

К сожалению, больше не случилось ничего, что утолило бы эту жажду мести. В июле 1934 года канцлер Дольфус был убит австрийскими нацистами во время неудачной попытки государственного переворота – неудачной потому, что Муссолини еще не был готов уступить Австрию немцам. Гитлер, уже приготовившийся к вторжению, но не решившийся действовать, уступил. Следующие четыре года Австрийская республика продолжала жить по чрезвычайным указам, как при Дольфусе. «Сдерживаемая ярость, – писал Фрейд Лу Андреас-Саломе весной 1934-го, – питается «Я» человека или тем, что от него осталось. Но в 78 лет не создает нового».

Сопротивление как идентичность

Как это ни парадоксально, в те годы Фрейд радовался своей принадлежности к еврейскому народу. Он считал тяжелые времена особенно подходящими для заявления своей «национальной» верности, а для евреев наступили тяжелые времена. Депрессия и политические беспорядки обесценили рациональные решения и стали, особенно в Центральной Европе, благодатной почвой для антисемитизма. Однако в отличие от Адлера, перешедшего в протестантизм, или Ранка, который ненадолго влился в ряды католиков, Зигмунд Фрейд никогда не отказывался от своего происхождения и никогда не скрывал его. Из автобиографического очерка, написанного мэтром в 1924 году, мы знаем, что он открыто и даже несколько вызывающе заявлял, что его родители были евреями и он тоже остается евреем. То же самое основатель психоанализа повторил двумя годами позже, с такой же решительностью, когда в мае собратья по организации Бнай-Брит пышно праздновали его день рождения. Они организовали торжественную встречу с приветственными речами и посвятили самому известному члену своего общества специальный номер журнала B’nai B’rith Mitteilungen. В ответном слове Фрейд вспомнил давние времена, 1897 год, когда он вступил в Бнай-Брит: «Тот факт, что вы евреи, мог только привлекать меня, поскольку я сам был евреем, и мне всегда казалось, что отрицать это не просто недостойно, но и бессмысленно». Когда ему было почти 80 лет, он снова повторил: «Надеюсь, вам известно, – писал Фрейд доктору Зигфриду Фехлю, – что я всегда хранил верность своему народу и никогда не старался казаться не тем, кто я есть: еврей из Моравии, родители которого происходят из Австрийской Галиции».

В ядовитой атмосфере конца 20-х и начала 30-х годов ХХ века Фрейд не просто отказывался отрицать свое еврейское происхождение. Он открыто провозглашал его. Отношение основателя психоанализа к иудаизму на протяжении всей его жизни позволяет понять эту по большей части бессознательную стратегию. В 1873 году, на первом курсе университета, он обнаружил, что должен чувствовать себя неполноценным из-за своей национальности. Его ответом стал вызов: он не видел причин склоняться перед мнением большинства. Затем, в 1897-м, когда Фрейд остро ощущал одиночество из-за своих шокирующих открытий, он присоединился к местному отделению общества Бнай-Брит и время от времени выступал там с лекциями. После того как мэтр нашел среди врачей единомышленников, готовых и способных принять его идеи, он стал реже приходить на собрания и читать лекции. В 1908-м, пытаясь удержать швейцарских рекрутов, основатель психоанализа в письмах призывал своих еврейских друзей, Абрахама и Ференци, к терпению и такту, указывая на национальную общность, которая их связывала, как на прочную основу для доброжелательного сотрудничества в этот критический момент.

Неприятные политические события влияли на Фрейда почти так же, только медленнее. В 1895 году, после того как Франц Иосиф, несмотря на предпочтения избирателей, отказался утвердить антисемита Карла Люгера мэром Вены, основатель психоанализа отпраздновал это событие, насладившись запрещенной сигарой. Впрочем, император мог лишь отсрочить назначение, но не отменить его. В 1897-м, когда Фрейд присоединился к Бнай-Брит, Люгер вступил в должность. Сон, который приснился мэтру в начале 1898 года, после того как он посмотрел пьесу Теодора Герцля об антисемитизме «Новое гетто», похож на реакцию на политическую ситуацию. В сновидении можно легко распознать «еврейский вопрос, заботу о будущем детей, которым нельзя дать отечества». Побудителем этого сновидения был Герцль. Фрейд, будучи хорошо знаком с его идеей, наблюдал за развитием сионизма с доброжелательным интересом, но не стал активным членом движения[293]. Поэтому удивительно, что мэтр позволил Герцлю, красноречивому поборнику обретения евреями своего государства, проникнуть в его сновидение и помочь понять, что значит быть евреем в антисемитской культуре. Однако, как мы уже видели, политическое образование основателя психоанализа потребовало определенного времени. Удивительным в переписке Фрейда 90-х годов XIX столетия, когда в Австрии обострился «еврейский вопрос», можно считать то, какими немногочисленными оказались его комментарии по политическим вопросам. Однако после Первой мировой войны реакция Фрейда стала резче. Достаточно вспомнить его интервью в июне 1926 года, в котором он, возмущенный расцветом антисемитизма в политике, подчеркнул свое еврейство, отказавшись считать себя немцем.

Еврейство Фрейда было категорически светским. Интеллектуальная и этическая пропасть между теми евреями, которые крестились, и им, презиравшим этот путь к вхождению в общество, являлась непреодолимой. Однако пропасть, отделявшая основателя психоанализа от тех, кто продолжал исповедовать религию отцов, оказалась нисколько не меньше. Фрейд был атеистом в той же степени, в какой евреем. На самом деле благоговение, с которым общество Бнай-Брит объявляло его своим, вызывало у мэтра неловкость и удивление. «Все евреи, – писал он Мари Бонапарт в мае 1926 года, после своего 70-летия, – встречали меня как национального героя, хотя мои заслуги перед еврейством ограничиваются лишь тем, что я никогда не отрицал своего иудаизма». Это было довольно отстраненное самоопределение – слова «все евреи» выглядят так, словно Фрейд чувствовал себя чужим среди тех, кто считал себя его братьями.

В последующие годы мэтр без устали повторял эту мысль, как будто хотел, чтобы его правильно поняли. «Я привержен еврейской религии так же мало, как и любой другой», – писал он одному из своих корреспондентов в 1929 году. То же самое основатель психоанализа отвечал всем, кто задавал ему подобные вопросы. «Евреи, – писал мэтр Артуру Шницлеру, как и раньше Мари Бонапарт, – с энтузиазмом ухватились за мою персону со всех сторон, словно я богобоязненный великий раввин. Я ничего не имею против этого, после того как недвусмысленно высказал свою позицию в отношении веры. Иудаизм по-прежнему много значит для меня в эмоциональном отношении». В 1930-м в предисловии к переводу на иврит работы «Тотем и табу» Фрейд писал, что он совершенно далек от отцовской религии (как и от любой другой), не может разделить националистические идеалы и все же никогда не отрицал принадлежности к своему народу. Когда верующий американский врач рассказал мэтру о религиозном видении, которое направило его к Христу, и убеждал подумать о возможных поисках Бога, Фрейд возразил ему вежливо, но твердо. Бог не оказал ему такой милости, не послал внутреннего голоса, и поэтому он, скорее всего, в оставшиеся у него несколько лет по-прежнему будет «нечестивым евреем».