Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

них самые интересные, чтобы они не только мне самому нравились, но и представляли бы общественный интерес».

Только исходя из реального опыта жизни, художник может создать подлинные эстетические ценности, — так решалась в новелле Коцюбинского этого периода — «Цвет яблони» — одна из важнейших проблем искусства.

Выдвигая Коцюбинского «на первый план» среди современных прозаиков, Иван Франко писал: «Этот этюд выявляет руку великого мастера и необыкновенно тонкое наблюдение очень сложного психологического процесса — впечатления писателя, у которого умирает единственный любимый ребенок и фантазия которого, наперекор его воле, фиксирует и концентрирует все детали, как материалы для будущего произведения».

Франко хорошо подметил точность психологического рисунка Коцюбинского. Основывалась же эта точность на верности впечатления, на удивительной способности писателя впитывать в себя всю сложность и многообразие явлений действительности.

На одной фотографии Михаил Михайлович снят с мальчуганом шести-семи лет, одетым в темный костюмчик с белым воротничком. Из рассказов отца и тети Лиди мы узнали, что это был Стасик, о котором отец вспоминал с особенной теплотой. Он был репетитором мальчика в 80-х годах в Виннице в семье графа Грохольского. Смерть мальчика и пережитые при этом Михаилом Михайловичем тяжелые минуты во многом послужили канвой для изображения смерти ребенка в рассказе «Цвет яблони».

Читая эту вещь, я невольно вспоминала также милые, детские выражения моей сестры Оксаночки, папиной любимицы, — Оксы, как он ее называл: «стындо» вместо «стыдно», «папа заметает голову», «обручи» — так она называла воротнички отца. Все это, как и желтые туфельки с помпонами, в которых мы, девочки, сфотографированы в саду вместе с родителями, нашло свое место в новелле.

Вспоминается и такое.

Ближайшими нашими соседями в Чернигове была семья акцизного чиновника Страховского, с детьми которого мы дружили. Хорошо помню Страховскую, пышную стареющую блондинку, одетую с претензией на «шик»: в черной шляпе, украшенной страусовыми перьями в короткой тальме, белых перчатках. Институтка в прошлом, она говорила гнусавя и растягивая слова. Пригласив для воспитания детей молодого репетитора Пинчука, который жил по соседству, взбалмошная барынька воспылала к нему страстью.

Пошлый роман, герои которого стремились прикрыть его видимостью благопристойности, послужил отцу толчком для написания новеллы «Поединок». Сатирически описан здесь мещанский быт провинциальной семьи, психологические характеристики очень точны и емки.

Прочтя это произведение, Самийленко в своем письме от 19 марта 1903 года писал отцу: «Благодарю за «Поединок», очень мне понравился, написан совсем по-европейски, что я особенно ценю».

На протяжении 1902–1904 годов Коцюбинский вместе с известным большевиком Николаем Ильичом Подвойским работает в Черниговской архивной комиссии. С Подвойским их объединяла и работа в литературно-драматическом музыкальном кружке, которым руководил отец. Николай Ильич обладал прекрасным голосом и выступал на вечерах, устраиваемых этим кружком.

С огромным интересом исследует Коцюбинский историю края, образцы народного творчества, собирает старинные песни, поговорки, шутки, пословицы и прибаутки. По поручению архивной комиссии Михаил Михайлович составляет программу собирания этнографических материалов, принимает участие в организации Черниговского краеведческого музея, помогая перевезти музейные коллекции из Киева в Чернигов; добивается утверждения Андрея Павловича Шелухина директором музея.

Большим праздником украинской культуры явилось открытие в августе 1903 года в Полтаве памятника И. П. Котляревскому. На этом торжестве Михаил Михайлович познакомился с Владимиром Короленко, Василием Стефаником, Панасом Мирным.

Коцюбинский присутствовал на торжествах в Полтаве делегатом от Черниговской архивной комиссии, а также от литературно-музыкально-драматического кружка. На торжественном заседании он прочел на украинском языке. приветственный адрес, подписанный Подвойским и другими черниговцами. Остальные адреса городской голова Полтавы, несмотря на громогласный протест всех присутствовавших, на родном языке оглашать запретил.

В те годы юбилейные торжества и культурные мероприятия часто выливались в открытые демонстрации протеста против произвола и ограничений царских властей. В декабре 1904 года в Киеве праздновали тридцатипятилетний юбилей И. С. Нечуя-Левицкого. Триста гостей, присутствовавшие на этом юбилее, подписали резолюцию против цензурных ограничений. Резолюция была послана министру внутренних дел, и в ней были выдвинуты требования об упразднении запрета печатать книги на украинском языке. Среди прочих подписали эту резолюцию и Коцюбинские.

Возвращаясь из Полтавы, отец заехал в Николаев, Херсон и Одессу. В Николаеве он побывал на судостроительном заводе, в адмиралтействе, в торговом порту, который в то время был одним из первых на юге по экспортированию хлеба, посетил винокуренный завод и табачную фабрику. Коцюбинский наблюдал, как грузят зерно, осматривал ссыпные пункты. На перевалочном узле в облаках пыли перелопачивали, веяли, ссыпали в мешки и взвешивали зерно одни только женщины, получавшие куда более низкую оплату, чем мужчины. Женский труд использовался и в винокурне. Медицинская помощь там совершенно отсутствовала. От осколков битой посуды у работниц постоянно были изранены руки. На табачной фабрике работали и дети. Отец был потрясен увиденным.

В начале 900-х годов Коцюбинский печатается в журнале «Киевская старина». Ему удается издать в Киеве и первый том своих произведений. В 1903 году выходит третий томик рассказов Михаила Михайловича во Львове. Называется он «Поединок».

К концу 1903 и началу 1904 года относятся замечательные лирические стихотворения Коцюбинского в прозе: «Тучи», «Усталость», «Одинокий», объединенные общим названием «Из глубины».

Большие вопросы искусства решались здесь в форме тревожной личной исповеди. Взволнованные, ритмически организованные строки несли читателю раздумья о судьбах творчества и душе поэта.

«Когда я смотрю на тучи — детей земли и солнца — которые, ввысь поднявшись, кочуют в дальние дали — мне кажется, вижу перед собою душу поэта.

Я узнаю ее. Вот она, чистая, белая, в жажде неземных наслаждений плывет в голубых просторах, трепеща от желания песни.

Я вижу ее. Большая, тяжелая, полная скорби мира и невыплаканных слез, темная от жалости к несчастной земле…

Я знаю ее. Мятежная, вся объятая огнем, вся пылающая великим и праведным гневом. Мчится неистово по небу и подгоняет ленивую землю золотым прутом. Вперед… вперед… быстрее вместе с нею… в миллион раз быстрее в просторах… И зовет так, чтобы все услыхали, чтобы никто не спал, чтобы все проснулись…

Летом 1904 года Коцюбинские отдыхали в Крыму. Посетили дорогие по воспоминаниям места, заглянули в монастырь, где Коцюбинский был до того в 1896 году.

«Выехали мы часов в восемь с половиной утра на линейке (2 лошади)… — писал он тогда Вере Иустиновне. — Подымаемся все выше, кружась так, что Чатырдаг то вправо, то влево от нас. Горы — Урага, Бабуган и другие — растут на глазах, а долина, из которой мы выехали, опускается, словно проваливается… Туманы тут уже гуляют почти каждую ночь и увлажняют дорогу… Лес становится все больше, все гуще. На дороге пусто, ни души. Глухо. Потянуло холодком… Наконец въезжаем в густой, чудесный